Прелюдия

(При людях што ли?)

 

Это вымышленная история.

Любое сходство с реальными лицами,

ныне здравствующими или покойными,

является случайным…

Особенно с тобой, Джени Бэкмен. Сука.

(500 дней Лета)

 

Старая фанерная дверь общежития № 2 Индустриального института содрогнулась от удара. С потолка осыпалась штукатурка. Обитатели комнаты, лежавшие на проржавевших железных кроватях, изготовленных лет двадцать назад, при основании института, переглянулись.

-Кто бы это мог быть? – произнёс один из них, очень бодро вскакивая с кровати.

Отшвыривая ногами пустые пивные бутылки, подошёл к двери.

Повернув ключ в замке, который еле держался на гнутых ржавых гвоздях, он открыл дверь. На пороге комнаты стоял военный, одетый в серую шинель и мятую фуражку. На плечах гостя «болтались» майорские погоны. Разогнав рукой сизый туман, который окутывал всё пространство комнаты, он спросил:

-Здесь проживает студент Прохнов? - завоняло дешёвым одеколоном.

-А в чём, собственно, дело? - заскрипела железная сетка, одной из кроватей.

Майор повернулся на скрип.

-Провожу перед призывом на службу, набор ребят в пограничники, агитирую так сказать!

Взгляд Прохнова скользнул по форме военного. Гость на пограничника явно не тянул.

-Набираю команду в учебный отряд, расположенный на юге нашей замечательной страны! - военный начал расписывать все прелести срочной службы в этом замечательном, южном городе.

Говорил он долго и нудно. Вдруг внезапно замолчал и спросил:

-Ну что, согласен?

-Нет! - ещё раз скрипнув сеткой кровати, проговорил Прохнов, натягивая на голову, драное шерстяное одеяло, с монограммой в углу –

«Общежитие № 2».

-А кто тебя спрашивает! – устало сказал майор и, открыв толстую тетрадь на букве «П», обвёл фамилию студента красной чертой…

 

Приходит мужик в парикмахерскую:

- Побрейте меня по высшему разряду.

Парикмахер плюет на кисточку

и начинает намыливать мужику лицо.

- Эй, эй! Я же просил по высшему разряду!

-А по низшему разряду, мы на морду плюем...

 

В воздухе, городского салона красоты «Берёзка», витали многочисленные запахи немногочисленной советской парфюмерии. Около окна, с намотанным вокруг головы мокрым полотенцем, растопырив в стороны, сохнущие когти, переговаривалась с маникюршей, клиентка, весьма облезлого вида. В углу, нагревая воздух, мерно гудел стационарный фен. Гул разговоров, перебивало жужжание машинки, в руках мастера, который брил голову одного из клиентов. Куски волос падали к ногам парикмахера. Брить надо было наголо, но цирюльник не торопился. Сначала на голове клиента образовался крест. Дикий хохот, потряс маленькое замызганное помещение салона красоты.

Следующее движение руки опытного мастера, и из остатков причёски, получился квадрат. Смех доносился, даже изнутри электрического фена, откуда торчало тело, одной из городских светских див, тогда это явление, называлось простым и ёмким словом – потаскушка. Или, по версии бабушек у подъездов хрущёвок - Нинка-то, совсем прости господи, стала!

Было смешно всем, невесело было только клиенту - бывшему студенту 1-го курса института, а ныне призывнику, на срочную военную службу - Ипатко, по кличке «Батя». Ипатко, на свою кличку, явно не тянул. Он был небольшого роста, постоянно улыбался, и был необычайно прытким. Вероятней всего, его за это и прозвали - отец Ипатий. Хотя на первый взгляд, аналогию провести достаточно сложно. Если бы ещё знать, кто такой был отец Ипатий, и что он сумел натворить, раз его фамилия не сгинула в насыщенном разнообразными проходимцами, историческом прошлом нашей, тогда ещё необъятной Родины.

Батя тупо улыбался, глядя на своё отражение в зеркале, и не мог поверить тому, что ожидало его в ближайшем будущем. И судя по выражению его лица, ничего хорошего это будущее, ему не рисовало.

За дверью салона, в коридоре салона, своей очереди на модную, и очень востребованную осеннюю стрижку под ноль, дожидался ещё один бывший студент, а теперь военнообязанный - Прохнов.

 

Я не понимаю, как так можно пить?

Ну, выпил одну, ну две, ну литр, ну два.

Но зачем так напиваться?

 

-Горько! - прокричал пьяным фальцетом, сидящий в окружении бутылок, староста группы будущих бурильщиков, и опрокинул стакан водки себе внутрь.

Видимо, он был лишним. Водка вперемежку с только что съеденным салатом, вылетела изо рта, и потекла по видавшему лучшие времена пиджаку, собираясь небольшими лужицами в пустых, отвисших от постоянного ношения мелочи, карманах. Лицо старосты побледнело, и он уткнулся головой в блюдо с винегретом. Брызги закуски разлетелись по комнате. Пьяная выходка так всех поразила, что на некоторое время, в комнате воцарилась полная тишина. Не то, чтобы окружающие сильно удивились поведению собутыльника. Его последний тост, никак не вязался с видом присутствующих, разом облысевших студентов. Небольшое недоразумение нисколько не смутило пьяную компанию. Через несколько мгновений, все забыли случившееся, и вновь зазвенели стаканами, и задвигали вилками, заранее украденными в студенческой столовой, которую студенты в обиходе называли - «Зелёнка». Видимо, из-за цвета котлет, подаваемых в ней постоянно, за исключением четверга. В четверг, в общесоюзный «Рыбный день», давали рыбу. Хотя продукты моря от котлет, по цвету ничем не отличались, да в довершении всего ещё пахли соляркой…

Заскрипела входная дверь. На пороге «Весёлой» комнаты стояли ещё двое, обритых наголо, студентов. Дружный смех вызвал дребезжание стаканов на столе. Трагикомедия, только начиналась….

 

Общага.

Лежат студенты - денег нет,

жрать охота.

Один:

-Может, свинью заведем?

- Зарежем, потом сальце будет, мясо.

Другой:

- Ты че, а запах?

-А ничего, она привычная, выдюжит.

-Может и приживется.

 

В центре стола сидел, а вернее лежал в тарелке с объедками, «посажённый» отец, а по совместительству сосед отца Ипатия по комнате - бывший демобилизованный солдат, а ныне студент, по фамилии Дуркин. Слюни, вперемежку с варёной пережёванной картошкой, стекали из тарелки на стол. Пришёл он сюда не один. Рядом, развалившись, на полуразбитом стуле, сидела его подружка, которую он привёл сюда с вполне определённой целью - напоить её, и осуществить свой коварный замысел. Поднять так, сказать на недосягаемую высоту, её неокрепшее политическое самосознание. Но, видимо, не рассчитал своих сил или спутница оказалась слишком закалённая социалистическим бытом. Водку она пила гранёными стаканами, и периодически окидывая комнату помутневшими глазами, с подозрением во взгляде, определяла своё сиюминутное положение в пространстве, а заодно и во времени…

-А почему с нами нет Седого? - нарушая неспешную застольную беседу, поинтересовался Ипатий.

-Наверно готовится сдавать экзамены! - пошутил кто-то из толпы.

-Пойду его найду – Батя, выпил полстакана водки, набил рот слипшимися макаронами, и громко хлопнув дверью, вышел в полутёмный коридор.

От удара, с потолка сорвался кусок штукатурки, намазанный лет десять назад полупьяной маляршей, с нарушением всех мыслимых и немыслимых СНиПов. Штукатурка, подчиняясь закону всемирного тяготения, шлёпнулась посреди праздничного стола в тарелку с кислой капустой, куски которой щедро облепили перекошенные лица гуляющих. Кто-то, просто слизал закуску с лица, кто брезговал есть капусту с побелкой, предоставил это почётное право, своему, менее щепетильному, соседу по столу….

Пройдя по грязной, заплёванной лестнице, Ипатий вошёл в коридор, где была комната, в которой согласно «штатного» расписания общежития, должен был находиться студент по кличке Седой. Несколько раз постучав, и не дождавшись ответа, Батя толкнул дверь, которая, дико затрещав, отворилась. В нос ударил тяжёлый запах перебродившей сивухи, вкупе с кислым ароматом, замоченных в позавчерашнем пиве окурках. Поскольку, лампочки в комнате не было, а северное солнце давно закатилось за горизонт, в направлении реки Лимпопо, помещение окутывала темнота. Шагнув внутрь, отец Ипатий споткнулся о пустой ящик из-под водки, с грохотом отскочивший в угол. Кроме железной кровати, стоящей посреди комнаты, вокруг ничего не было, и только гора пустой тары, создавала впечатление того, что тут кто-то жил и учился.

-И-Хто-о-о здесь? - прохрипели с кровати.

Ипатий сощурил глаза и увидел, что кто-то шевелится, издавая ужасный скрип железной сеткой своего лежбища.

-Седой, ты?

-Й-я! - бодро, как заправский японский каратист, из положения "в нокауте", ответил хозяин комнаты.

Седой приподнялся с кровати, и опустил ноги на грязный, заплёванный пол. С заставшей, судя по виду, ещё революцию 1905 года пижамы, на пол посыпалась рыбья чешуя. Громко испортив воздух, лишенец попытался встать. Из этой затеи ничего не вышло. Наконец, после пятиминутной возни и кряхтения, ему удалось скатиться на пол. Седой поменял позу старого ишака на позицию молодого кенгуру, и, расшвыривая ногами пустые бутылки, которых на полу было великое множество, по привычной кривой траектории (чтобы снайпер, наверное, не попал) двинулся к выходу. Тусклый свет в коридоре, показал миру землистый оттенок лица студента, и недельную щетину с останками засохшей рыбы на подбородке. Пнув дверь в душевую, Седой скрылся внутри. Что-то зажурчало… Туалет давно закрыли, после того, как кто-то кинул в унитаз полную бутылку пива. Поэтому, студенты выходили из положения, кто как мог. Сделав своё «мокрое» дело, Седой подошёл к умывальнику в надежде умыться. Желание его осталось нереализованным.

Раковину заблаговременно кто-то заблевал до самого края, переработанным винегретом. Как говорит старая русская пословица: Водку надо закусывать либо манной кашей, либо винегретом. Манная каша выходит легко, а винегрет красиво!

Бедолага вернулся в комнату, так и не совершив утреннего променада. Опухшие красные глаза, судорожно блуждали вокруг, в поисках спиртного. Телодвижения чёрного диггера сопровождало натужное сопение, и жуткие гримасы лица. Если можно назвать лицом опухшую и густо поросшую щетиной, часть тела Седого.

Ипатий подхватил своего друга под мышки, и поволок его наверх по лестнице, в сторону шумевшего застолья.

Долго ещё на лестнице, слышалось удаляющееся бормотание заботливого друга:

-Говорил же я, нельзя учиться до такой степени, нужно и отдыхать культурно. Сейчас подлечим тебя, забудешь о своих Cos и Sin…

Прошла неделя беспробудного пьянства. Создавалось впечатление, что в армию уходит всё работоспособное население общежития. «Гудели» целыми этажами. В столовой стояли длинные очереди полупьяных студентов, набиравших закуску для продолжения пиршества. По длинным коридорам общежития бродили одинокие «Зомби», выпрашивая у соседей, то папироску, то кастрюлю, можно было даже грязную. Кое-где, на подоконниках, отдыхали провожающие, с посиневшими от непосильной натуги, лицами.

В дополнение хочу сказать, что, если кто-то в перерывах между обильными возлияниями, захотел бы вдруг скромно по трапезничать, например, поздно вечером или ночью, можно было сварить борщ по-коммунистически.

-Как это сделать? - может спросить, какой-нибудь мажористый студент или ведущая какого-нибудь кулинарного телешоу, коих развелось на телевидении в настоящее время немерено. Спросить может, но не спросит, потому что, не знает об этом явлении социалистического общежития, ровным счётом ничего.

Всё равно, несмотря на отсутствие таких вопросов, выложу сей интереснейший рецепт на всеобщее обозрение:

Рецепт жидкой еды (по-коммунистически):

У соседки надо взять в долг кастрюлю (У соседа её нет, и никогда не было). Затем, надо не лениться, и сходить на другой этаж, и выпросить остатки засохшей тушёнки в банке, луковицу и щепоточку перца. Обязательно надо раздобыть пару картофелин. Какая же «брага» без сахара! Картошку чистить аккуратно, а не строгать до формы квадрата. Квадрат получается, конечно, быстрее, но жрать один бульон тоже не хочется. Отодвиньте от стены кухонный стол. Обязательно должен был завалиться за заднюю стенку стола лавровый лист. Остаётся только всё это мелко нашинковать, и варить часов до трёх ночи. Приправы надо добавлять в суп, какие смогли найти по общежитию, а не обязательно перец. Не забудьте посолить. Нет соли, найти один солёный огурец. Чем старее, тем лучше. Там соли больше!

Всё, похлёбка готова! Тарелки, вилки и ложки, можно взять на время в ближайшей столовой (Только потом, надо не забыть вернуть инвентарь обратно). Потому что, если все будут брать и не возвращать, жрать в столовой придется руками и вытирать свои жирные пальцы о скатерть. А это уже, извините свинство!

Да, чуть не забыл! Не забывайте дежурить около плиты. Иначе, ваш суп, будет вместо вас, жрать сосед. Будет есть, и расхваливать. А вы в это время, будете носиться по этажам с голодными глазами, принюхиваться к дверям в коридорах, и ругаться матом. Но вам это не поможет.

P.S. Только не надо сваренные макароны, заливать яйцами и закрывать в кастрюле – редкая гадость, даже на голодный желудок!

Единственным недостатком данного рецепта было то, что в один прекрасный момент, за кастрюлей могли прийти к вам!

Я, сомневаюсь, чтобы такое было возможно в братских, тогда ещё социалистических странах, или у недружественных зажиревших от скуки и однообразия буржуев. У коих как-то не принято ходить в гости за солью и прочей едой, если вы конечно не боитесь получить заряд соли не в руки, а в свой прекрасный зад, помня какое количество оружия у среднестатистического иностранца лежит дома для самообороны. Там действует правило - человек человеку друг, товарищ и Волк. Причем Волк у них в пословице, пишется с заглавной буквы!

Оставалось удивляться, откуда бралось такое количество водки и пива, в любом месте, и в любом количестве. При постоянном дефиците наличности у бедных обитателей общежития. Закуски нет, а водка с пивом есть, и по отдельности, и вперемежку. И ещё закономерность студенческого общежития: Закуска есть, водка найдётся, а наоборот как-то не всегда получалось!

Хотя нет! Вру и не краснею! Когда есть бутылка, пару солёных огурцов или сто грамм затвердевших от времени конфет, всегда можно найти, и закусить ими, а если повезёт, найти ещё и пиво! Чтобы это всё смешивать, а потом красиво блевать. Ведь, как говорится, в одной известной народной мудрости, пиво без водки, деньги на ветер!

 

-Кто не был здесь - возможно, будет.

Хлебнет и горя, и тоски.

А кто здесь был, тот не забудет

До самой гробовой доски.

 

Наконец, настал день под девизом - «В Сантьяго идёт дождь». Посреди белой полярной ночи, можно было наблюдать странную картину: Вереницы людей, одетых во всякое тряпьё (по принципу, что нам негоже), блестя бритыми головами в лучах северного солнца, потянулись на сборный пункт призывников при городском военкомате. Кто шёл сам, кто не мог передвигаться самостоятельно, того весело несли на руках провожающие. Гремя полупустыми рюкзаками, разношёрстная молодёжь собиралась на огороженном забором заднем дворе военкомата. Тут же, рядом, на одной из скамеек, брили наголо тех, кто не успел оголиться самостоятельно. Машинка для стрижки была тупая или таким был прапорщик - цирюльник. Волосы вырывало клочьями, но гогот толпы, заглушал истошные вопли тех, кого брили. Тут же продолжали допивать то, что не успели выпить по месту временной прописки. Вспыхивали непродолжительные стычки между перепитыми и недопитыми. Некоторые столкновения перерастали в потасовки, после которых, часть бойцов затихало под скамейками с расквашенными носами.

Но сильно никого не били. Бить сильно, было некому. Силы участников потасовок, были практически все истощены самогоном и дешёвой водкой.

Наконец, подогнали долгожданный автобус. Всех призывников невежливо попросили внутрь салона. Кто не хотел загружаться сам, помогали военные. В проходах автобуса, между сиденьями, положили лежачих, приторочив сверху нехитрые пожитки призывников. Чихнув выхлопной трубой, машина покатила на вокзал, переваливаясь проржавевшими бортами на дорожных ухабах. Прохнов, с тоской глядел, на уносившиеся вдаль, воняющие в небо сизым дымом, трубы нефтеперерабатывающего завода, ставшие уже такими привычными за год учёбы в этом славном северном городе нефтяников и газовиков. Поскольку, детство давно закончилось, вместе с окончанием школы, то теперь беззаботная юность оставалась лежать, позади ржавого транспортного средства, на грязном с выбоинами асфальте дороги, ведущей на железнодорожный вокзал. Романтика, мать её!

Перрон вокзала был полон провожающей публики, а люди всё прибывали. Веселье продолжалось, теперь уже на вокзале. Невдалеке загремела расстроенная гитара. Справа, звеня бутылками, допивали остатки водки прямо из горла. Кто-то истошно завопил песню. Слов было не разобрать, но пели с душой. Тут же, была немногочисленная группа чьих-то родственников, изрядно подогретая спиртным. Кто-то отплясывал краковяк, а вернее раскоряк. Кто не мог интенсивно двигаться, подрагивал ногами и руками в такт завываниям певца или просто подпрыгивали на месте. Между группами нетрезвых весельчаков периодически проявлялись из параллельной реальности, наряды привокзальных блюстителей порядка. Месячный план по сдаче нарушителей общественного порядка можно было выполнить и перевыполнить за один вечер. Но тогда не выполнялся бы другой, более важный план. График призыва на срочную военную службу. Бритые хулиганы не принадлежали теперь к правовому государству. Они и себе то, уже не принадлежали. Они не были гражданами великого Советского союза. Призывники, стали собственностью военного ведомства, а у него имелись свои слуги охраны правопорядка, и милиции они не подчинялись. Тем более, призывники были теперь в секретных списках, по которым их всех без исключения, должны были доставить до места назначения, любой ценой, и в любом виде. А нарушать инструкции в Советском Союзе было нельзя, ни в коем случае.

Хотя, если копнуть по глубже, получался правовой конфуз. Опять непонятное слово - Конфуз. Как будто, кто-то, обделался в привокзальном сортире. Ну да ладно. Продолжу свою мысль. Паспорта у призывников уже забрали, а присягу ещё никто не принял. Получается, что толпа стоящих и лежащих у вагонов, бывших студентов, не принадлежала теперь никому. Как говорится, делай, что хочешь, и куда хочешь. Прозвучал сигнал тепловоза. Всех бритых, начали заталкивать в вагоны. Под руку попадались и сугубо посторонние лысые от старости люди, из сопровождающей призывников, публики. Поднялась суматоха. Вопли родственников смешались с пьяными криками собутыльников. Чьи-то пьяные тётки, бросались на окна, размазывая обильные слёзы по стёклам вагонов. Создавалось впечатление, что лысых провожали на гражданскую войну…

Плацкартный вагон, встретил призывников запахами браги, самогонки и свежего пота. На лавках сидели и лежали будущие солдаты и матросы, собранные ранее на предыдущем отрезке пути от славного северного города угольщиков - Воркуты. Кстати, Воркутинца, или как они сами говорили про себя - жителя столицы мира, всегда можно было отличить от жителя любого другого города, северной республики.  Чёрная кроличья шапка, обязательно с ушами, опущенными вниз. Широкие брюки клёш, и серого или чёрного цвета крытый короткий полушубок. Широкие штаны были нужны, чтобы беспрепятственно махать ногами в драке, а опушенные уши, чтобы было не так больно получать по щекам от соперника, во время этой самой потасовки…

Под шумок, в царившей на вокзале неразберихе, в вагон определили лысого дядьку, явно непризывного возраста. Теперь, он валялся никому не нужный, посреди прохода, нещадно истоптанный башмаками призывников.

Прохнов, протиснувшийся через толпу обнимающихся, и целующихся, прямо в проходе плацкартного вагона, устроился у окна. Раздался тревожно протяжный гудок тепловоза, вагоны дёрнулись.

Тут же, с наружной стороны, на стекле, повисла пьяная представительница прекрасного пола. Судя по выражению лица, она что-то кричала. Гримасы сопровождали обильные слёзы. Какое-то время она продолжала висеть на окне, отчаянно жестикулируя, затем сползла вниз, оставляя на стекле, широкую полосу густой слюны. Локомотив резко дёрнул состав, вагоны тронулись с места. Сверху, в проход между полками купе, где сидел Прохнов с товарищами, упал разморенный водкой пассажир.

Поскольку, сам он передвигаться не мог, положили его туда заботливые провожающие. Он так и остался лежать на грязном вагонном полу, бормоча неразборчивые фразы. Подняться ему никто не помог, у всех были свои дела, поважнее, какого-то будущего солдата, так некрасиво лежавшего на полу вагона.

Родственники и друзья отъезжающих, побежали рядом с поездом, размахивая в воздухе бутылками и гитарой, с кокетливо повязанным на грифе, красным бантом. Поезд застучал на стыках рельс, постепенно набирая ход. За окном остался один настырный провожающий, но и тот скоро отстал, повалившись в придорожную пыль.

За окном проносились окрестности города. Все, кто мог, расселись по полкам. Кто не мог сидеть самостоятельно, лежали там, где их сморил алкоголь. По проходу прошёл офицер, изымая водку у будущих военных. Дело было бесполезное, поскольку, как только военный ушёл, сосед Прохнова достал из-за пазухи бутылку. Закуски у него не было, но это его не смутило. Содержимое бутылки бодро перекочевало внутрь соседа. Опорожнив тару, он достал сигарету и, покачиваясь, ушёл в тамбур. Видимо на перекур. Закусить так, сказать в холодном грязном тамбуре дешёвым ароматным табачком. Прошло полчаса - сосед с перекура не вернулся. Прохнов встал и, следуя дурному примеру, пошёл перекурить. Открыв дверь в тамбур, он увидел лежавшего на полу курильщика. Не закуренная сигарета валялась рядом. Прохнов заботливо пошевелил его ногой, тот затянул какую-то заунывную, но так подходившую к данной ситуации, песню.

За окном тамбура плацкартного вагона проносилась тайга. Поезд, стуча на стыках рельс, шёл в неизведанное. Прохнов, потягивая папироску, слушал, как сосед на полу, бормотал патриотическую песню о молодом казаке, так некстати упавшего с лошади. Покурив и затушив сигарету о ржавую пепельницу, висевшую на двери, Прохнов по-дружески, во избежание возможной травмы, отодвинул голову бравого призывника подальше от двери, и прошёл в вагон, так и недослушав окончание унылой истории про бравую красную конницу.

-Ну что, где сосед? - спросил Прохнова Ипатий, пережевывая припасённую загодя сосиску местного мясоперерабатывающего комбината.

-Курит! - Прохнов уселся на полку, приторочив рядом, дохлую подушку, с торчавшими во все стороны дранными, практически лысыми, куриными перьями.

Пьянка продолжалась весь вечер. По мере уничтожения запасов спиртного, оставалось всё меньше «живых» призывников. Скоро, у Прохнова не осталось собеседников, и он стал смотреть в окно, на проносившиеся мимо, деревья. Надо сказать, что смотреть в окно вагона на северные пейзажи, проносящиеся мимо, неинтересно. Кроме ёлок и бетонных столбов вы ничего там не увидите. Максимум, в таёжной глуши может пронестись мимо старый дом из гнилых брёвен, или куча шпал в изобилии разбросанных вдоль дороги. Зрелище я вам скажу унылое. Вскоре, картины разнокалиберных ёлок и сосен наскучили, и Прохнов отвернулся от окна. Будущий военный начал изучать соседей по вагону. Всё было обыденно. Не-е-т, один фрукт всё-таки выделялся, на общем сером фоне стен плацкартного вагона. В соседнем купе, на боковой полке, сидел странного вида призывник. Необычным у него было лицо. Оно было тёмно-красного цвета. Было, похоже, что к физиономии ему приложили раскалённую сковородку. Красное пятно чётко ограничивалось кругом. Вся остальная кожа головы была не просто белая, а с синеватым оттенком. Когда он открывал рот, были видны редкие, нет редчайшие зубы. Не в смысле – древние или эксклюзивные, они росли через один и были гнилые. А, может, они не росли через один, а просто поредели. К тому же, он был страшно худым, вернее даже костлявым.

-Наверное, чем-то болеет? - подумал Прохнов.

На полу купе, отвлекая Прохнова от размышлений, зашевелился пассажир. Вначале, показалась рука, которой лежащий нащупывал опору. Затем, показалась спина с прилипшими кусками грязи. Головы видно не было, сил оторвать её от пола у него, наверное, не осталось. Повозившись ещё минут, пять, он, нарушая теорию Галилея о переворачивании земли, бросил решать теорему о пифагоровых штанах и успокоился в тяжёлой дрёме.

Или, эти научные изыски в карманах чужих штанов, принадлежали Архимеду из, простите за бранное слово, Сиракуз. Точно не знаю.

Так или иначе, но Прохнова, принимающего решение, кому из великих учёных, принадлежит данная теорема, сморило в сон…

 

Параграф № 1

«Дороги, которые мы выбираем»

 

Статья 1-я Устава гласит-

Командир всегда прав…...

Статья 2-я: Если командир

не прав - смотри статью 1-ую.

 

Республиканский сборный призывной пункт, встретил помятых воинов, холодным туманным утром. Вялая, после пережитых проводов, толпа призывников, высыпала на перрон. С трудом, собрав всех в одну большую шеренгу, сопровождающий офицер, повел орду разношёрстно одетых воинов, куда-то вглубь города.

Гремя башмаками, толпа двинулась по щербатому асфальту, к месту промежуточной «парковки». Распугивая стаи собак и одиноких прохожих, вереница военнообязанных потекла по дороге. Топали не долго. После череды грязных пустых домов и полных помоек, вдали показался высокий, неокрашенный забор. Толпу подвели к старым, дощатым воротам, перед которыми стоял тщедушного вида солдатик, одетый в мятую, выцветшую гимнастёрку, на фоне которой, тёртые поношенные джинсы выглядели бы, как новые трендовые штаны, или брендовые, не знаю, как будет правильно сказать!

Увидев около себя толпу призывников, это чудо военной мысли, напустил на себя важный, по его мнению, вид, что заключалось в надувании щёк, сдвигании мятой пилотки на затылок и придании своему придурковатому лицу, грозного выражения. Так, по его мнению, должен был выглядеть старослужащий воин.

Хотя, служил он, может быть от силы месяц - два, и вся его служба здесь, заключалась в мытье сортира крошками кирпича, и дежурстве на особо важном объекте - деревянных воротах, ограждавших два барака, да, пустырь, густо поросший сорняком. Откинув щеколду, он раздвинул створки ворот. Один шаг, и шеренга путников впервые очутилась на стратегическом перевалочном пункте. Пробежала, поджав хвост, раскормленная собака. Из ближайшего барака вышел на крыльцо офицер и, почесав пузо, так некстати выпавшее из расстёгнутого френча, направился к «дорогим» гостям. Окинув строгим взором новоприбывших, он метким глазом стал определять, чем и у кого можно будет хитро поживиться, или в противном случае, тупо отжать. Приняв к сведению, что, и у кого есть, он царственно махнул рукой своим псам. На толпу кинулись подручные «вертухаи».

Всех разогнали по деревянным строениям, напичканных рядами нар. Команде Прохнова достался ветхий барак, с затхлым воздухом внутри. На одном из рядов нар, на верхнем ярусе, восседал странного вида человек. Скорей он был похож на гориллу, чем на разумное существо. Грязная одежда гармонировала с такого же цвета лицом. Всклоченные волосы торчали во все стороны, крупные капли пота, собирая грязь с лица, текли по небритым щекам, оставляя на землистом оттенке кожи светлые полоски. Если кто-то, когда-нибудь, видел волосатого немытого Гамадрила в зоопарке, тот может представить себе полную картину деградации советского призывника.

- Я знаю, хде продаётся пыво! – были первые слова воина.

Гамадрил мог ещё оказывается говорить!

Как оказалось, впоследствии, это был призывник, который валялся на этих нарах уже пятьдесят дней и ночей. Ни один, из приезжающих за личным составом офицеров, не хотел брать его в свою команду, чтобы везти его дальше, к месту назначения. За время своего нахождения на сборном пункте, он изучил все окрестности, и разведал тайные тропки к дыркам в заборе. Он знал, где стояли ларьки с пойлом, всех местных бабушек, у коих в погребках пылились, никому не нужные бутыли, с мутной белесой жидкостью, и нехитрой закуской.

Этот субъект был наиболее ярким впечатлением, что запомнилось на объекте, не считая череды медицинских комиссий, которых было так много, как будто здесь готовили новобранцев в отряд космонавтов.

При прохождении одной из них, выяснилось, что краснолицый молодец, ехавший в одном вагоне с Прохновым, был туго болен туберкулёзом, в самой тяжёлой форме. Воин был не просто худым. Он действительно, был ужасно костляв, и всё его тело было синеватого оттенка.

Призвали его из какой-то деревни. На вопрос врача, как он прошёл столько комиссий, он недоумённо пожал плечами. Видимо, совсем некого было призывать в солдаты, раз гребли всех без разбора. А может, это была диверсия со стороны иностранных агентов, глубоко законспирированных в таёжной глуши. Оборотни в белоснежных халатах в одной из деревенских больниц, планировали заразить туберкулёзом несколько воинских подразделений. Клонировали палочки Коха в трёхлитровой банке из-под консервированных огурцов, и продавали на рынке под видом ядрёного спокатыча. Ведь надо было отрабатывать деньги, с таким трудом, заработанные иностранными налогоплательщиками.

После одной из медкомиссий, прапорщик - вертухай не досчитался на перекличке, одного из призывников. После недолгих поисков, тело будущего солдата, обнаружилось за одним из бараков. Он лежал в луже блевотины, и ужасно храпел, распространяя вокруг себя ужасный запах местной самогонки. Его подняли под белые ручки и заботливо отнесли в изолятор, который находился на территории пункта. Аккуратно бросив его на бетонный пол, закрыли обитую жестью дверь, на несколько замков. Чтобы никто не смог потревожить сон будущего военного. Под утро, призывник протрезвел, и разглядывал окрестности через окошко, убранное железными прутьями. Из темноты кутузки, горели два воспалённых вчерашней бормотухой, глаза. Целый день ему не давали воды, что с бодуна являлось ужасной пыткой. Затем, он выменял стакан ржавой жидкости на банку своей тушёнки, заблаговременно припасённой по дороге на войну. Наверное, этого и добивались строгие блюстители порядка. Под вечер, помятого будущего солдата выпустили из заточения. Узник направил свои грязные ботинки без шнурков, которые благоразумно загодя конфисковали, в барак, где была расквартирована его команда. В дальнейшем, он ещё неоднократно сиживал в каталажке, и своего таки добился. Его не взяли в команду Прохнова. Выиграл он от этого или проиграл, осталось неизвестно. Дальнейшие его следы, теряются за пределами нашей неказистой истории.

В один из скучнейших вечеров, в барак, где располагалась группа Прохнова, зашёл местный соглядатай.

-Домой никто не хочет позвонить? – произнёс он с загадочным видом.

Толпа обрадовано зашумела. Несколько призывников подошли к благодетелю. Оказалось, что звонки будут не бесплатны.

Желающих убавилось вдвое. Оставшихся воинов повели к штабу фазенды.

Для того чтобы позвонить, надо было набрать длинный неведомый номер, и произнести волшебное слово. Затем произнести ряд цифр, и номер телефона. Видимо, это была какая-то служебная линия. Настала очередь Прохнова.

Кроме старых наручных часов, у призывника ничего не оказалось. Соглядатай повертел в руках чудо советского машиностроения, поднёс к уху, и послушал. Засунув часы в карман, он кивнул на телефон. Прохнов поднял трубку. На том конце линии связи начала источать нецензурную брань какая-то тётка. Вся её речь, сводилась к тому, что нельзя использовать эту линию для частных разговоров. Хотя сама, наверное, звонила своим многочисленным мачо в другие города со спокойной душой, считая своё никчемное, истерзанное чужими дядьками тело, частью военного имущества. Или часами болтала со своими подружками, такими же телефонистками, обсуждая длину и диаметр приусадебного хозяйства местных офицеров. А может, я зря наговариваю на честную сотрудницу телефонного министерства, честно выполняющую секретные директивы своих вышестоящих полюбовников.

Несмотря на вышеизложенное, Прохнов грубо пресёк рассуждения телефонистки, представившись майором секретного сборного пункта, по набору в космонавты. Обиженная «дочь полка» на всякий случай, заткнулась, и начала соединять. Поговорив минуты три с родственниками о последних новостях, Прохнов положил трубку и направился к выходу. За ним увязался соглядатай.

-Слушай, подари кроссовки! - спросил он на улице, - всё равно отберут! А я, тебе взамен, дам ботинки-вездеходы!

-Вездеходы! - Прохнов подумал, и согласился.

Соглядатай проворно убежал в штаб. Воин закурил сигарету, и стал ждать благодетеля. Через несколько минут, появился военный, волоча за собой огромные грязные боты, без шнурков. Обувка, видимо, долго валялась по сусекам. Кожа высохла и задубела, и боты стали похожи на колоды.

-Как я в них поеду? - удивился призывник.

-Да какая разница! В поезде то ехать! - искренне удивился соглядатай.

-Да, действительно, разницы для него не было никакой!

Прохнов позволил себе не согласиться с местным краснобаем, отказав ему в таком бесхитростным бартере. Разочаровано закинув ботинки за угол сарая, в кучу мусора, вертухай направился к своему бараку. В связи с этим инцидентом хочу сказать. На всём протяжении, пока призывники добирались до места прохождения службы, все кто им встречался на пути, пытались поживиться едой, шмотками, или хотя бы чем-нибудь, что представляло хоть какую-то ценность. Для этого, откровенно врали, пугали и обещали разные льготы. Как говориться, был бы «шаровой» уксус, пили бы уксус!

Не думаю, что мошенники были бедны и голы. Рулило волшебное слово - халява!

Что было весёлого в этом промозглом месте, так это прием пищи. Полупьяный прапорщик строил всех в одну шеренгу. Открывались ворота, и следовала команда:

-Бегом… марш!

Поскольку столовая была далеко, а на улице стоял август - до объекта принятия пищи добирались все мокрые от пота, тяжело дыша и выплёвывая из себя продукты горения низкосортных сигарет. Придумали эту процедуру, наверное, для того, чтобы будущие солдаты поменьше съели государственных харчей. Хотя ни один призывник я думаю, в гости на объекты министерства обороны сам не напрашивался. Пожевав в столовой дармовые харчи, будущие солдаты вывалили на улицу. Самое отвратительное было то, что обратный путь надо было проделывать тоже бегом, что после столовой представляло собой ещё менее приятную процедуру.

А самым неприятным, из всего, что произошло в этом славном городишке, случилось в последнее утро, перед самым отъездом.

Всё начиналось, как обычно. Всех вывели из бараков, и построили в грязном дворе, около казарм. Капитан с одутловатым лицом начал выкрикивать фамилии призывников, которых строили разными кучками на территории загона. Из административного барака вышла группа офицеров. Среди них был один в форме моряка.

Всю толпу призывников разделили на две части. У кого были водительские права, забрал сержант неизвестных войск. Как узнали потом, их повезли на тогда ещё залежную Украину, ликвидировать последствия Чернобыльского инцидента.

Второй, оказался офицер в морской форме.

Было-бы удивительно, если бы моряк прошёл мимо группы студентов.

Утешало одно - погоны офицера были с красной каймой. А, как известно, морская пехота служила два года. Если - бы студенты знали, куда и зачем их ведут, большая часть группы разбежалась бы по таким негостеприимным окрестностям заброшенного таёжного городка.

Начинался великий «Уральский» переход…

 

-Скоро осень, сдохнут мухи,

Скоро к нам приедут духи!

 

Деревянные нары барака, сменила жёсткая вагонная полка. Вокзалы сменяли друг друга, как в песне из одного очень старого советского фильма: - Менял я девочек, трам, тарам, как перчатки!

Водка давно закончилась, деньги тоже. Скука и уныние, овладело некогда бравой группой призывников. Лица покрылись налётом то ли загара, то ли грязи, которую не брало даже хозяйственное мыло, выданное в целях поддержания чистоты и порядка.

Наконец, после нескончаемых мытарств, всех загнали в самолёт. После взлёта, и многочасового перелёта, будущих воинов выгрузили на огромном поле, посреди разбитых остовов, когда-то летающих машин. Свалка оказалось заброшенным военным аэродромом, вернее его окраиной. В центре всего этого ржавого безобразия, стояла наспех сооружённая палатка. Команду завели внутрь. Грубо сколоченные койки, удушливый жар внутри. Среди всех этих «удобств» команде призывников предстояло провести несколько дней. Все остальные «удобства» находились снаружи. Самым замечательным из всего прочего оказались местные мухи, а вернее полчища зелёных мух.

Почему-то, все они летали только внутри палатки. Поскольку становище было разбито на аэродроме, мухи летали по ней, как самолёты. Эскадрильями, атакуя лежащих потных и дурно пахнущих будущих защитников отечества.

Жара в палатке стояла ужасная, поэтому днём, все валялись на улице, рядом с клещами, прямо на грязной пожухлой траве. Единственной обязанностью, являлось доставка питьевой воды, которую носили в большом цинковом бачке. Всё остальное время, призывники шатались по округе, вблизи палатки, под неусыпным взором небритого офицера. Когда бездельники обследовали близлежащие остатки продуктов советского самолётостроения, и смотреть больше стало нечего, всеми завладела страшная скука. Продлилось это вынужденное безделье три дня. В душе, каждый призывник, уже давно хотел оказаться в воинской части. Избавиться от страшной скуки, бегать, прыгать с парашютом и палить из какого-нибудь оружия. Хотя, если бы тогда они знали, что их ждёт впереди, наоборот, продлили бы своё, такое скучное существование, на военном аэродроме. Непреложная истина. Солдат спит, а служба, как говориться, идёт! И чем крепче сон, тем быстрее приближается дембель.

Скоро затишье перед бурей закончилось. Всех погрузили в очередной самолёт. Следующая остановка была - Приморье…

Параграф № 2

«Загнанных лошадей пристреливают, не правда ли…»

 

Врачи говорят, что мыться

горячей водой вредно. Почему?

Потому, что её нет!

 

Приморье встретило будущих бойцов прохладным утренним бризом. Запах тухлой рыбы щекотал ноздри, вяло шагающей шеренге.

******* (секретная информация) - город холмов и низин. Ровного места почти нет, поэтому призывники шагали то вверх, то вниз. Постепенно, большие улицы с многоэтажными домами, остались далеко позади, и гости оказались в промышленном районе города. Двигались до тех пор, пока вдалеке не показалась высокая бетонная стена. Внутри крепостной стены, видимо располагалось прибежище вынужденных странников. Бойцов построили около входа огромного металлического ангара. Дверь распахнулась, и из него показался военный. Вялой походкой, вразвалку, он подошёл к молодому пополнению.

-Мешки вывалить на землю! - скомандовал ветеран тыла.

Зароптали недовольные.

-Молчать! - невозмутимо зарычал новый начальник.

Будущие воины начали вываливать нехитрые пожитки на землю.

Вдоль строя пошёл старшина с мешком в руках. Первой в недрах мешка стала исчезать сгущёнка в банках и копченая колбаса.

-Не положено, а вдруг протухла колбаска! - оборвал возмущённые крики ограбленных, «мародёр» в погонах.

-Чтобы друг друга не порезали и не понаделали дырок! - следом, в мешок перекочевали все консервные ножи и вилки.

-Карандаш бывает порой намного опаснее ножа! - сыпал мудрыми высказываниями военный.

Следом, в мешок последовали: ручки с карандашами, и прочая не нужная будущим морякам, опасная пишущая, колюще-режущая дребедень.

Собрав с земли все деликатесы, старшина удалился внутрь здания, волоча неподъёмный мешок за собой. Ужин, и завтрак с обедом, мародёрам-тыловикам был обеспечен. На асфальте остались лежать килька в томатном соусе, зачерствевшие домашние пирожки, да несъедобный «Завтрак туриста».

Видимо, недельной давности, домашние пирожки с протухшей начинкой, после такого детального осмотра, особой опасности уже не представляли, поскольку были мягкими и вялыми. И дырок могли понаделать только в унитазе.

После соблюдения всех законных в этом месте процедур раскулачивания, толпу призывников загнали внутрь.

Огромный барак, с рядами нар внутри, продувался океанским ветром насквозь.

Прохнов прилёг на покрытый рваным матрасом, свободный лежак, закинув под голову изрядно похудевший мешок с пожитками. Толпа растворилась среди рядов деревянных альковов. В наступившей тишине стал слышен ветер, гуляющий между рядами коек.

Тревожный сон будущего воина прервал скрежет металла. Прохнов приоткрыл глаз, и поднял голову. На полу сидел сосед по нарам, и усердно тёр консервной банкой по шероховатому бетонному полу. На вопросительный взгляд Прохнова, боец вытер пот со лба и пояснил:

-Ни капли врагу, сам все съем!

-Хорошая мысль! - Прохнов развязал мешок, и выудил оттуда банку шпрот.

-Проглядели! - ответил он на недоумённый немой вопрос моряка, и последовал хитроумному плану своего соседа.

Дело спорилось. Минут через пять усердного трения, буртик консервы исчез. И пошла обработка крышки. Наконец с одного края банка вскрылась, и на пол полился маринад.

-Жалко конечно, но хоть что-то, чем совсем ничего!

Теперь, надо было найти какой-нибудь острый предмет, чтобы вскрыть ополовиненную банку. Ржавый гвоздь, торчавший из рамы оконного проёма, помог не хуже ножа, приоткрыть заветную крышку у банки.

Если не считать маринада, банка вскрылась почти без потерь.

Шпроты одна за другой растворились без следа в чреве проголодавшегося призывника.

Перекусив, Прохнов понёс банку к выходу, где около стола, за которым сидел дежурный военный, стоял бак с мусором.

Военный проводил Прохнова полным ненависти взглядом. Будущий моряк почти ограбил дежурного, вскрыв и уничтожив, почти, что его консервированную рыбу. По всему помещению раздался шум уничтожаемых съестных припасов и чавканье между койками.

-А ну, прекратить шуметь! - кричал озлобленный, оставшийся без очередного шикарного ужина вертухай.

Но, проголодавшихся матросов было не остановить.

Пять суток, которые призывники провели в холодном здании с пресной столовской едой, изрядно подогрели чувства будущих военных, в своём стремлении, скорей добраться до своей военной части. Наконец, двери ночлежки распахнулись, и на середину помещения прошёл офицер. Выкрикнув десять фамилий, военный увёл их из здания. Скоро, здание опустело наполовину. Постепенно, всех призывников разобрали. Прохнов завалился на матрас, в надежде предаться мечтам о научном корабле, на котором он вместе с молодыми аспирантками, будет бороздить просторы мирового океана, изучая многообразную флору и фауну далёких заморских островов. Двери распахнулись, и вошедший офицер, достал бумажку с фамилиями. Среди всех, оказалась и фамилия Прохнова. Побросав всё, что осталось в мешок, Прохнов завязал шнурки и пошёл на улицу. За дверью, на промозглом осеннем ветру, ёжились попутчики, прикрывая оголённые участки тела кусками провонявшей потом одежды. Путники тронулись в путь!

Опять эти низины и холмы. Шли долго и нудно. На транспорт, видимо, денег пожалели. Если можешь идти пешком с задорной песней на зубах, автобус тебе не нужен. Вот так, нехитро и с матерком, шеренгу оборванных измождённых путников, подвели к огромным железным воротам. Заскрежетав, створки отъехали в стороны, и глазам призывников предстал огромный заасфальтированный плац. В виду местного кривого ландшафта - видно было только его кривое начало, кривой конец скрывался где-то за кривым горизонтом.

-Здесь, вы будете умирать! - ехидно проговорил, появившийся откуда-то сбоку военнослужащий с нашивками старшины 2-ой статьи.

Специально, наверное, дежурил у ворот, или вышел из своей каморки на КПП, чтобы картинно, по театральному, по Станиславскому, я бы сказал даже больше - по-Гамлетовски, выдать свою сакраментальную фразу. Эту сцену, он будет потом описывать в ярких красках, подкрепляя их своими нетленными высказываниями. Его будущие подружки, слушая его бредятину, при этом, будут с восхищением смотреть ему в глаза. Ну а пока, на его придурковатом лице, играла кривая ухмылка, обнажавшая прогнившие зубы. В руках он вертел связку ключей. Надо сказать, что, следуя местной моде, все старшины здесь носили ключи на длинных шнурках, сделанных из матросского ремня. И чем больше было ключей, тем круче считался их обладатель. Но иметь связку ключей было полдела. Ещё надо было уметь крутить кожаный шнурок с ключами, постепенно накручивая его на указательный палец. Процедура была целым искусством. Надо было вовремя остановить вращение в одну сторону, чтобы ключи начали вращаться в другую, почти без остановки. Продолжалось это бесконечно.

Сплюнув под ноги, старшина удалился прочь, вихляя тощим задом, затянутым, в криво ушитые на старой швейной машинке, брюки. Шеренгу повели по бесконечному асфальту. Мимо, беспрестанно проходили строевым шагом, группы матросов. Кое-кто ходил под барабан. Шли, молча, громко стуча в разнобой об растрескавшийся асфальт, кто кирзовыми сапогами, а кто воняющими гуталином, ботинками.

Новобранцев подвели к обшарпанному зданию, из трубы которого валил чёрный дым. Дом напоминал кадры военной кинохроники.

Из «крематория» бодро вышел старшина. Отобрав десять человек из первой шеренги, он увёл их внутрь. Через пятнадцать минут он вышел снова. Забрав ещё десятерых, он опять пропал внутри. Из помещения обратно никто не выходил. По этому поводу из строя послышались скабрезные шуточки. Начал накрапывать мерзкий промозглый дождь. Наконец, дошла очередь и до группы студентов. Разношёрстно одетую публику завели в помещение и заставили раздеться. Затем, голых воинов затолкали в огромную комнату. Со всех сторон, из щелей в окнах, сквозило холодом.

-Всем мыться, - объявил матрос и закрыл дырявую, обшитую фанерой, дверь.

Загремели тазами, те немногие счастливчики, кому достались железные шайки. Поскольку, из кранов, то брызгал пар, то лилась ледяная вода - мыться можно было, только смешивая воду в тазах. А поскольку, тары многим не хватило, пришлось обливаться ледяной водой. Кипятком мыться было как-то недальновидно. Только народец начал усердно намыливаться, двери бани распахнулись, и в облаке пара, на пороге, появился банщик, со шлангом в руках.

-На выход, лишенцы! - заорал он истошным голосом, со зверским выражением на лице.

Для пущей убедительности он направил струю холодной воды на распаренные тела. Поднялся крик. Побросав завоёванные с таким трудом тазы на пол, толпа «помывшихся» ринулась к выходу. Первые, кто прорвался к дверям - застряли в проёме. Сзади напирали, орущие под ледяным душем, будущие матросы. После непродолжительной возни, «моржи» ввалились внутрь предбанника, и там замерли от неожиданности. Взорам призывников предстало замечательное в своей простой красоте, эпическое зрелище. Посреди груды мешков с обмундированием, восседал военный с тетрадкой в руках. Фигура старшины напоминала Доцента в камере, из старой кинокартины «Джентльмены удачи». Толпа замерла в ожидании, что же будет дальше.

-Я буду выкрикивать размеры одежды и обуви, а вы поднимайте руки! Сразу говорю - самый маленький 52-ой - прошепелявил интендант.

-А у меня 46-ой! – заорал кто-то из толпы.

-Мо-о-о-лчать разгильдяи!! – брызгая слюной, протяжно скомандовал хозяин тетрадки.

Он начал выкрикивать цифры. Второй матрос вытаскивал из мешков части обмундирования, и кидал их в толпу, где виднелись поднятые руки…

Сцена напоминала раздачу благотворительной помощи африканским братьям, виденную Прохновым в передаче про капиталистический мир нищеты и произвола. Где с машины, сбрасывали мешки с крупой, и дырявые шерстяные одеяла. А чернокожие аборигены, толпой стояли вокруг, отпихивая друг друга от раздачи, в надежде урвать сразу, две или три дозы, чьей-то самаритянской добродетели.

Прохнову достались штаны и куртка огромного размера. Он долго вертел в руках штаны. Ширинки или чего-то похожего на неё не было. Вместо этого, были ряды пуговиц по бокам, да непонятный кусок материи спереди.

-Вот они какие, Пифагоровы штаны, на все стороны равны! - кое-как напялив матросскую робу, Прохнов встал с лавки.

Штаны 52-го размера соскользнули на пол. Пришлось подвязать их брезентовым ремешком, который выдали в комплекте. Затем наступила очередь обуви. Обувка представляла собой тяжёлые ботинки из толстой свиной кожи с большими стальными заклёпками. Весили боты довольно прилично. Такими тяжёлыми их сделали, наверное, для того, чтобы было труднее отступать в бою, вернее, быстро бежать от неприятеля. Зато, было хорошо крошить ногами, вражеские черепа в пыль, и давить пальцы вероятного противника, крепко сжимающие цевьё М-16. Всех построили в одну шеренгу, затем выгнали на улицу, под мелкий моросящий дождь, но уже с другой стороны «Коптильни». Загремели боты, и толпу повели вглубь воинской части.

 

Все как один на кросс! Не можешь

Бежать - ползи, но всё равно иди.

 

Казарма, куда поселили новоприбывших, представляла из себя длинное помещение, по бокам заставленное койками. Причём стояли они не только в два ряда, но и в три яруса в высоту.

Самые верхние кровати находились почти под потолком. Будущих жильцов построили по бокам прохода. На середину казармы вышел плюгавый матрос с тремя «соплями» на погонах. Противным картавым голосом он поведал собравшимся:

-С сегодняшнего дня у вас начинается курс молодого бойца!

Толпа никак не отреагировала на слова матроса.

-Завтра с утра вы увидите, что это такое! - пригрозила казарменная крыса.

Всех расселили по койкам. Прохнову достался второй ярус. Пока на верхней койке никто не лежал, можно было как-то спать. Но, как только наверх залез толстопузый воин, сетка верхней кровати сразу уменьшила пространство для жизнедеятельности. Теперь, повернуться набок можно было, только расцарапав лицо об острые крючья железной сетки верхней кровати.

Кое-как примостившись, Прохнов попытался уснуть. Вместо сна в голову лезли мысли одна противнее другой. Наконец, сморенный тяжёлым днём, моряк задремал…

Утро на новом месте началось с истошного крика:

-Подъём!

Кричал всё тот же старшина. Видимо он был старший в казарме.

С трудом, разлепив тяжёлые веки, Прохнов повернулся, и тут же свалился вниз. Голые пятки угодили прямо на спину полусонного моряка, который никак не мог напялить на ноги ботинки. Пихал он их на голые ступни, в суматохе забыв надеть носки. Потные, с чёрными пятками конечности не хотели лезть в боты из кожи старой свиньи. Следом, на голову Прохнова, свалился сверху толстяк, больно ударив его коленом в спину. Поток ругательств потонул в гаме, царившем вокруг. Наконец, все выползли из-за коек, на середину казармы.

-Форма одежды - голый торс! - прогнусавил старшина, пинками и проклятиями, выгоняя всех из помещения.

Толпа, гремя обувью, высыпала наружу. Разгорячённые тела сразу обожгло холодом. Мелкий моросящий дождь противно хлестал по лицу.

«Спортсменов» построили, и бравый старшина, в синем спортивном костюме и резиновых кедах, объявил:

-По команде «бегом» – все должны принять стойку.

Принять стойку означало – согнуть руки в локтях, чуть присесть, и так ссутулившись стоять в ожидании команды – «Марш».

Кто это придумал, сказать было трудно, видимо какая-то стратегическая служба в генеральном штабе потратила не один месяц на разработку данного мероприятия. Кстати, похожую позу Прохнов видел ранее по телевизору, в одной из просветительских передач про Египет, где такие же позы слуг фараонов, были изображены на фресках древних пирамид. Видимо, эта традиция имела древнеегипетские корни.

Этим утром, у призывников начиналась служба на благо всего мира, и отечества, в частности.

Проделав процедуру принятия правильной стойки, раз двадцать, толпа курсантов побежала, выбивая крошки из асфальта, своими пудовыми «кроссовками». После пятиминутного, так называемого бега, группа легкоатлетов очутилась перед лестницей, которая вела на один из холмов полигона.

-Всем присесть и гуськом идти наверх! - заорал «тренер».

Медленно, но неотвратимо, новобранцы поползли по ступенькам. Ступенек было штук двести, поэтому к концу, ползли почти на брюхе. Отвратительно горели голени. Дрожь в коленках не давала подняться.

Неудовлетворённый старшина скомандовал:

-Вниз, бегом марш.

Обрадованная толпа посыпалась по ступенькам. Вниз бежать было проще. Подло улыбнувшись, старшина скомандовал:

-А теперь вверх!

Толпа недовольно загудела.

-Молчать! – забегал старшина, размахивая руками.

«Спортсмены» опять поползли на холм.

В выигрыше оказались самые ленивые из спортсменов, которые не успели спуститься вниз. Ещё раз подтвердилась истина, о том, что, получив приказ, не торопись его исполнять, так как вскоре, его могут отменить!

К концу утренней зарядки, матросы, еле волоча ноги в тяжёлых ботах, направились к казарме…

Надо сказать, что все матросы, прибывшие сюда, ходили по территории строевым шагом, и обязательно со старшим, во главе строя. Вот и на обед, всех выстроили в колонну, и старшина повёл её к большому серому зданию, с облупившейся штукатуркой. Столовая представляла собой огромную залу, с рядами длинных столов, со скамейками по бокам.

За каждый стол усадили по десять человек. По залу побежали матросы с лагунами в руках. Лагун - это такой большой толстостенный сосуд для супа, сделанный из неизвестного науке металла. На каждом «Официанте» был надет некогда белый, но истлевший за давностью лет, передник. Видимо из соображений гигиены. За стол, где сидел Прохнов с товарищами по несчастью, водрузили два лагуна, в одном из которых была налита вода. Сверху плавало несколько кусков варёного сала.

-Наверное, суп, потому что на борщ не очень похоже? - подумал Прохнов.

В другом лагуне были макароны - рожки, залитые, чей-то доброй рукой, доверху, каким-то техническим жиром. Сверху, плавали те же самые, крупные куски сала. На третье, поставили кружки с компотом, цвета ржавой водопроводной воды.

Сало в компоте, правда, не плавало.

-Пожалели, наверное? - подумал Прохнов…

-Погоди ка автор, вроде только что было утро, и сразу обед, а как же завтрак, и первая половина дня? – спросит читатель.

И верно, а куда делось несколько часов военной службы с утренней зарядки и до обеденного перерыва?

Сам не понимаю, как такое могло произойти, исчезла половина светового дня, как будто и не было. Видимо сознание новобранца, с целью сохранения психического здоровья, периодически стирает ненужные временные отрезки…

Несмотря на провалы в памяти автора, новобранцы не стали ждать, пока он восстановит картину серых будней учебного отряда, и набросились на так называемую еду. Только матросы начали жевать, к столу подскочил старшина:

-Подъём!

Одни начали усиленно двигать челюстями, другие вскочили, распихивая куски хлеба по карманам. Доедая на ходу, давясь салом, вперемежку с прогорклым маслом, молодые бойцы кинулись к выходу. После обеда, всем дали полчаса на отдых. Отдыхали матросы там, где застала их в это время команда. Задымились, припасённые загодя, папироски. Кое-кого сморило в сон. Почему-то время отдыха на службе летит мгновенно. И вот уже, старшина орёт, ломая кайф двухсот человек. Вот, теперь вспомнил, чем занимались новобранцы, после завтрака - строевой подготовкой, куда же без неё. После обеда, как, оказалось, следовало продолжение «марлезонского балета», вторая часть - строевая подготовка. Всех построили большой кучей, и строевой старшина, тоном заслуженного преподавателя танцев, начал объяснять:

-Строевая подготовка предназначена для повышения дисциплины. Вы должны все осознать, что вы все теперь один воинский коллектив - рота номер три.

По-простому, это означало - забудьте о том, что вы раньше были гражданами с правами. Теперь, вы никто! Как писал один автор, строевая придумана в Пруссии затем, чтобы выбить из человека, его собственное «Я». Чем сильнее стук сапог о плац и чем дружнее, тем всё меньше личности и больше коллектива! Так сказать, чем меньше потребностей, тем больше обязанностей. Солдат должен себя чувствовать частичкой большого воинского подразделения, а строевая подготовка являлась лучшим для этого средством. По мнению строевых командиров - хороший строй, должен одним своим видом разогнать неприятеля. Вся военная подготовка у них заключалась в том, чтобы научить военных шагать в строю, а стрелять и прочее – это полнейшая ерунда. Впрочем, вполне вероятно, что это было и не в Пруссии. Но процент вероятности всё равно оставался большой!

Полчаса ушло у старшины только на то, чтобы придать строю квадратную форму. Затем последовала команда – Шагом…

Строй сдвинулся с места.

-Стоять! - заорал старшина, - двигаться будете после команды, - Марш, а по команде – Шагом, все должны приподнять одну ногу и так стоять, в ожидании моей следующей команды!

-Рота, шагом…

Толпа приподняла ноги и замерла – команды не последовало. Послышался стук ботинок об асфальт – кое-кто имел смелость опустить ногу вниз.

-Я же сказал, поднять ногу и стоять! - завизжал старшина.

От долгого стояния с поднятой ногой загудело в голове, нестерпимо заныли мышцы бедра. Прошло несколько минут. Время тянулось нестерпимо долго. Старшина нервно суетился перед строем, накручивая на палец шнурок с ключами. То, пригибаясь, то, вставая на цыпочки, он высматривал в толпе, отлынивающих от выполнения важного военного задания, дезертиров.

-Если кто-то опустит ногу, вся рота будет выполнять данное задание ещё минуту! - прохрипел в самое ухо одному из матросов старшина.

Ему доставляло удовольствие забрызгивать матросов своей слюной, которая летела сквозь амбразуры в его зубах.

Прошло ещё полчаса.

-Шаго-о-м…, марш!

Рота вразнобой загремела ботинками о плац. Квадрат, так долго равняемый старшиной, сразу стал ромбом, а потом и вовсе превратился в неизвестную геометрическую фигуру.

-Рота, сто-о-й! - заорал старшина.

Рота встала как вкопанная, только задние ряды по инерции уткнулись носами в потные спины своих товарищей. Два часа ушло на отработку параллельности, симметричности и других геометрических свойств данного предмета.

За муштрой, незаметно подошло время ужина.

Данный приём пищи, ничем не отличался от обеда. То же варёное сало, только вместо макаронных изделий на этот раз было блюдо из сухой картошки. В простонародье так называемый «клейстер». «Деликатес» оправдывал своё название. За алюминиевой ложкой тянулась клееподобная масса, не желающая расставаться с тарелкой. Если такой флизелиновой картошкой приклеить обои к стене, то они прослужили бы не хуже обоев, приклеенных каким-нибудь дорогостоящим обойным клеем. Зато такую замечательную во всех отношениях еду, было нельзя выблевать ни при каких обстоятельствах, хоть на голове ходи.

По окончании положенных полчаса на переваривание пищи, всех опять построили в шеренгу для продолжения строевых занятий. Гоняли измученных курсантов до самой темноты.

Когда совсем стемнело, и старшина перестал видеть все грани строевого квадрата, а также тех, кто посмел шагать не в ногу со всеми, 3-ю роту загнали в казарму.

 

-Все пуговицы должны быть пришиты

намертво, как шлагбаум.

 

До отдыха было ещё далеко. Всем раздали иголки с нитками. Старшина долго ходил вдоль строя, а затем заявил:

-Сегодня, у вас воротничок не пришит, а завтра вы Родине измените! Посему, готовьте свою форму тщательно и с усердием!

Готовить форму – означало пришить погоны с большой буквой «Ф», подворотничок из белой простыни, и много всякой другой фурнитуры на полученное обмундирование. Одних погон надо было пришить: На шинель, бушлат, робу и парадную форму.

После всего этого, надо было собрать бескозырку – головной убор настоящего моряка, состоявшей из множества деталей. Своеобразный конструктор «Лего». Прохнов уселся на табурет, и первым делом, принялся пришивать погоны на шинель. Хотя дело было новое, штопанье спорилось. Швы получались ровные и красивые. Погон лежал как влитой. Погладив рукой чёрный материал, Прохнов принялся прилаживать второй. Минут через 30, дело было сделано. Прохнов встал, надел шинель и, гарцуя, подошёл к зеркалу. Что-то в зеркале насторожило матроса. Присмотревшись, он понял неясную причину лёгкой тревоги. На шинели виднелся только один погон, другого как не бывало!

-Не мерещиться–ли? - подумал рукодельник, - может, второй погон не пришивал?

-Да нет, вроде оба!

Прохнов снял шинель - на плечах были пришиты два погона!

-Вот это да! - изумился Прохнов, и опять надел шинель – в зеркале всё равно был только один погон.

-Мистика, шинель-вампир! - подумал матрос, и тело от ужаса покрылось липкой испариной.

Прохнов повернулся боком. Только сейчас он увидел второй погон – он был пришит на спине, с другой стороны плечевого шва! Грязно выругавшись, матрос снял шинель. Усевшись на табурет, он начал спарывать «Брак».

-Столько трудов и времени пропало! - ругался про себя Прохнов. Задор прошёл, и дело застопорилось. Погон не хотел ложиться ровно, стёжки получались кривые. Откинув шинель, Прохнов взял в руки бушлат….

Прошло несколько часов. По всей казарме кряхтели и пыхтели курсанты, осваивая новую для себя специальность швеи – многостаночницы.

Наконец, старшина вышел на середину казармы и закричал:

-Становись!

Из разных углов начали выползать Долче, Габана и Армани с Карденом.

Старшина обошёл строй «Моделей», срывая криво пришитые погоны и эмблемы с рукавов. «Разжалованные» курсанты, вновь уселись корпеть с иголками и нитками….

Матрос без работы –

потенциальный преступник.

 

Вот уже прошла целая неделя с тех пор, как Прохнов с товарищами прибыл в учебный отряд. Все ждали, когда же начнётся обучение военному делу. Поэтому, когда роту начали делить на группы по десять человек в каждой, все повеселели.

-Теперь вы взвод! - объявил старшина группе Прохнова.

Каждому взводу назначили своего старшего – старшину 2-ой статьи.

Взвод, где был Прохнов, построили и повели в темноту.

-Начинается настоящая служба! - проговорил кто-то из шагающих. Воспалённое воображение рисовало боевые корабли, учебные стрельбы по мишеням из корабельных орудий, и многие другие фантастические сюжеты.

Но действительность превзошла все самые смелые ожидания….

Взвод привели к зданию столовой.

-Наряд на кухню! Боевое задание взводу, - объявил старшина и завёл подчинённых внутрь.

Прохнова с ещё одним курсантом назначили дневальными. Их завели в маленькое помещение, и заперли на ключ. Окно, соединяющее комнату с большим залом, было зарешёчено. На обитом листовым железом столе, стоял огромный куб сливочного масла с выдавленной в верхней части монограммой – New Zeland. Рядом, возвышалась гора кускового сахара. Всё это надо было разделить поровну на общее количество людей, обедающих в столовой. Решётка на окне, была для того, чтобы матросы не смогли вынести сахар или масло из столовой в казарму, и там «приговорить». Напарник Прохнова схватил огромный нож с полки и, воткнув его в масло, навалился на него всем телом. Нож заскользил вниз. Большой плоский кусок масла упал на железный стол. Горя голодными глазами, дневальный стал запихивать его себе в рот. Давясь, он судорожно пережёвывал продукт, переработанный бедными крестьянами Новой Зеландии. В завершении всего, он разорвал упаковку рафинада, схватил горсть сахара, и отправил его вслед за маслом. Прохнова, чуть не стошнило, от увиденного. Напарник, не разделял его пессимизма, и всё быстрее двигал челюстями.

За решётчатым окном раздаточной, всех остальных курсантов, тоже разделили на пары. Двое разносили тарелки, вилки, лагуны и эмалированные кружки по столам. Ещё двоих назначили диск – жокеями на дискотеку. Дискотекой называлось помещение для мойки грязной посуды. Мыть посуду надо было очень быстро. Двигаться много, да ещё круглые алюминиевые тарелки….

В посудомоечной, ужасно воняло жиром. Вообще, жир был в столовой везде. Им пропитались столы и лавки, посуда и швабры. Даже стены на ощупь были жирные. И сколько не старались курсанты отмыть и отскоблить столовую – ничего не получалось. Особый вопрос на флоте – мытьё палубы. Вот и здесь этому придавалось первостепенное значение. Вымыть пол означало вылить на него огромное количество воды, насыпать какого попало моющего средства подешевле, и всю эту жижу возить тряпками по всему помещению. А затем, всё это что называется – сушить.

Мыть пол или драить палубу, надо было до тех пор, пока бегающие туда-сюда курсанты переставали падать на жирных разводах.

Подошло время принятия пищи. Огромная толпа ворвалась в столовую и бегом заполнила столы. Голодные курсанты набросились на еду. Так же быстро, всех выгнали наружу. Видимо, за дверьми столовой, матросов ждали срочные дела, по защите рубежей. Чьих рубежей? Спросите вы. Да какая разница. Главное, всё делать бегом, а все остальные в это время - могут спать спокойно. Толпа оставила горы грязной посуды, загаженный пол, так усердно начищаемый курсантами и запах пота. Уничтожила, так сказать, весь порядок и чистоту, наводимые с утра дежурными матросами. Дискотека заработала на полную мощность. Не было только музыки. Если не считать музыкой мелодичный треск бравурной мелодии, доносившийся из разорванного динамика, висевшего на стене. Со всего зала стали стаскивать грязные тарелки, вилки и ложки. Жир потёк рекой. По локти в балабасе – остатках еды по-флотски, диск – жокеи начали свой нервный танец над жбанами с хлорированной водой.

Так продолжалось целый день. Дневальные по столовой огромными тряпками возили грязь по лоснившемуся полу. На камбузе из огромных бачков, в которых варилась пища, торчали во все стороны ноги помощников коков. Надо было до блеска надраить котлы. К вечеру сложилось впечатление, что вся роба пропиталась жиром и смесью запахов, даже отдалённо не напоминавших о еде. Наконец, за окнами фабрики по производству изжоги, стемнело. Усталые матросы побрели шеренгой в казарму, унося в своих необъятных карманах припасённые за время дежурства чёрствые коврижки и куски «лишнего» сахара.

 

По-вашему, когда фермер

отправляет курицу в суп,

она должна благодарить его

за спасение от лисы?

(Юрий Леонидович Нестеренко)

 

Работая на камбузе, умудрённый сединами кок, отслуживший два года в учебном отряде, и не видевший ничего, кроме своих котлов и разделочных ножей, рассказал Прохнову, драившему палубу помещения варочного цеха, страшную историю.

Её он рассказывал, наверно, всем своим помощникам из состава нарядов, которые в момент рассказа, чистили котлы, или драили до зеркального блеска, забрызганную керамическую плитку стен варочной.

-Пришёл как-то вечером, помощник кока в этот цех, почистить котлы для варки! - начал повествование Кок, отхлёбывая горячий, только что сваренный им, напиток из цикория.

-Вот этот! - ткнул он пальцем в сторону одного из баков, стоявших в помещении цеха.

-Котлы эти, изготавливаются в виде двухслойной нержавеющей цилиндрической емкости с «пароводяной рубашкой». Конструкция устанавливается на опорах. Для создания герметичной конструкции наверху котла предусмотрена крышка, благодаря которой, пищу можно готовить значительно быстрее, чем в котелке, на костре! Варил когда-нибудь уху на рыбалке? - спросил кок матроса.

-Нет! - ответил матрос, разгоняя жир возвратно-поступательными движениями швабры, по углам варочной.

-Внизу установки, размещен парогенератор, вырабатывающий пар, который поступает в «пароводяную рубашку» и греет воду на приготовление пищи, охлаждается, и в виде конденсата, возвращается в парогенератор, для следующего цикла нагрева! - продолжал сыпать мудрёными словами кок.

Прохнов заранее поёжившись, прекратил мыть палубу, и уставился на кока, в ожидании продолжения захватывающей истории.

-Так вот, залез помощник кока в котёл, с содой и тряпкой, сидит себе, трёт! - кок прервал рассказ, откусил кусок печенья, и запил цикорием.

-Почистил он все котлы, и решил схитрить! - погрозил матросу пальцем, умудрённый, воняющим балабасом, камбузом, Кок.

-Думает, зачем куда-то, идти, сделаю вид, что работаю дальше, а сам отдыхать, да красивые сны про гражданку смотреть буду! - как будто что-то вспомнив, проговорил рассказчик.

-И что дальше было! - подзадорил лектора Прохнов.

-Да ты палубу то мой, матрос, как тот кот, слушай и сметанку кушай! - пошутил он, и рассмеялся чужой весёлой шутке.

Прохнов продолжил растирать по плитке, пятна засохшего жира.

-Так вот, спит себе, снам своим радуется, и не ведает, что в варочный цех уже направляется дежурный Кок. В состоянии, как в той поговорке: Со шконки то его подняли, а разбудить забыли!

-Пришла эта сонная тетеря в цех, подошла к котлу, и на крышку накинула запоры. Потом, как водится, подал воду и рубильник включил. Воду подогревать значит начал. А сам пошёл толи спать продолжать, толи по своим шкурным делам. Шлялся себе где-то, шлялся, вроде по времени пора картошку в бак закидывать! - Кок опять прервался, для очередной порции печенья и цикория.

-Пришёл он в цех, откинул запоры, крышку открыл. А в суп ничего уже и не надо добавлять, вот он готовый бульон из нарушителя дисциплины! - нравоучительно закончил своё повествование рассказчик.

-Смысл басни каков? Один груз двести, второй в тюрьму на перевоспитание! Вот так, душара, дисциплину нарушать! – резко закончил Кок, уже на выходе из помещения.

К чему он начал рассказывать эту историю курсанту учебного отряда? Я думаю, хотел показать насколько опасна, и трудна, служба повара, в учебном отряде. И какую тяжёлую и нервную работу он выполняет, чтобы молодые матросы, прибывающие в отряд на обучение, были всегда сыты и довольны.

В соседнем помещении, прерывая размышления матроса на тему о судьбах военных поваров, загремели подносы, посыпались на пол алюминиевые кружки и вилки. Затем, раздалось сопение, а за ним храп. Прохнов выглянул из дверного проёма. Кок героически спал, лёжа на одном из разделочный столов, прямо на металлической поверхности.  

В варочном котле он спать, явно опасался.

 

В борьбе между сердцем и головой,

в конце концов, побеждает желудок.

(Станислав Ежи Лец)
 

Как-то, в таком же самом, наряде по кухне, дежурный Кок подвёл Прохнова к деревянной тумбе, в которую был, воткнут, огромный топор.

-Берёшь голову, разрубишь и в котёл! - поставил задачу Кок, указывая на огромную свиную голову, которая с мутным взором, лежала неподалёку, на металлической поверхности разделочного стола.

-Всю голову кидать? - спросил помощник кока.

-Всю кидай, разруби и туда! - указал, раздражённо в ответ, кок рукой, на котёл с кипящей водой.

-Ну, всю, так всю! - Прохнов обхватил руками запасную часть свиньи, и водрузил её на тумбу.

С первым ударом топора, матрос понял, что время необходимое на заточку шанцевого инструмента, кок потратил на крепкий и здоровый сон, хорошо откормленного военнослужащего.

Топор был настолько туп, как и его хозяин.

Голова рубилась тяжело, даже не рубилась, а ломалась. Разглядывая свинячьи мозги, матрос так и не понял, как, а главное где, в них могли располагаться мысли, и животные инстинкты.

Когда от свинячьей головы, остались только длинные волосатые уши, клыки и прочие, несъедобные, по мнению матроса, отходы, его посетила мысль о том, что ему делать дальше, со всем этим добром.

Поскольку, спросить было не у кого, Прохнов, помня наставления повара, покидал всё это, в кипящий котёл. Туда же, полетели и замутнённые шары.

Когда, спустя полчаса, кок появился в разделочной, в котле уже появился навар, и всё помещение заполнил запах варёного сала.

-Куда отходы выкинул? - спросил кок Прохнова.

Тот указал на котёл, где варился будущий суп.

Кок, явно хотел что-то сказать, по потом передумал, видимо вспомнив свой ответ матросу, махнул рукой и, взяв поднос, с нарезанной картошкой, сыпанул в котёл с отходами.

В связи с этим недоразумением, вспоминается одна ситуация, произошедшая намного позднее, и совершенно с другими людьми.

Но суть ситуации была идентичная.

Вызывает, как-то мастер, молодого слесаря, к себе в кабинет.

-Сходи на паровую турбину, «разбей» вторую опору, на квадраты! - дал мастер задание молодому специалисту.

Тот, без всякой задней мысли или злого умысла, идёт в мастерскую, берёт там кувалду, и направляется на рабочее место, к опоре турбинного агрегата.

Там, размахивается кувалдой и разносит в куски опору турбины, благо она сверху залита мягким и податливым сплавом.

Затем, направляется в кандейку мастера, и докладывает о проделанной работе.

Мастер, идёт принимать работу. Его взору представляется картина с кусками белого мягкого сплава, и немного повреждённая «постель» опоры огромного, и жутко дорогостоящего турбоагрегата.

-Ты что сделал, придурок? - вопрошает в немом крике мастер.

-Как что, разбил постель опоры, как вы и сказали! - удивлённо отвечает ему слесарь.

А надо сказать, что «разбить» в этом случае, означало - нанести мелом на мягком сплаве, параллельные линии, разделив постель опоры на ровные квадраты, для последующей наплавки и шлифовки.

Это и имел в виду мастер, когда давал указание слесарю. Но старый опытный руководитель забыл, кому он даёт это распоряжение. Нет, даже не забыл, а не додумался!

Мастер, теперь в немом ужасе, разводит руками, понимая, что виноват не молодой слесарь, а старый умудрённый опытом турбинист.

И дело даже не в стоимости баббита, мягкого сплава, который разбил слесарь, а в том, что теперь ремонт агрегата продлится, на неопределённое время, и выйдет за пределы сроков, отведённых ему на ремонт. А это уже штрафы, и прочие денежные неприятности, со стороны заказчика, собственника этого самого агрегата. И надо сказать, штрафы огромные! Вот вам и цена, одного или двух поспешных слов, в миллионы рублей.

 

-Команда «Становись»

выполняется бегом.

 

На протяжении сорока пяти дней, 3-я рота проходила курс молодого бойца. Строевую подготовку, перемежали наряды на кухню, и наоборот. Постоянные уборки казармы, стирка подворотничков и т.п. В один из однообразных промозглых дней, всех построили в казарме, и худой прапорщик по фамилии Шевчик, со странной кличкой Черчилль, объявил:

-Надвигается праздник города! Наша рота будет участвовать в праздничном параде.

Личный состав 3-ей роты приуныл. Все догадывались, что за этим последуют дополнительные строевые занятия. Роту вывели на улицу, и повели на учебный плац. Издалека было видно скопление большого числа народа. Рыжий майор-краснопогонник, стоя на трибуне, орал что-то в мегафон. Подойдя поближе, все увидели, что здесь собрали почти всех молодых курсантов учебного отряда. Будущих участников парада построили в большой квадрат. Всего их было около тысячи. Тут же расположился оркестр с медными трубами и барабаном. Куда же в нашем деле, без барабана. Рыжий приложил мегафон ко рту и крикнул – из рупора послышался треск. Майор повертел его в руках и отбросил в сторону. Перегнувшись через трибуну, он заорал в толпу:

-Вам выпало архиважное наиответственнейшее дело!

Так, наверное, выступал перед рабочими Путиловского завода вождь мирового пролетариата, много лет назад. Говорил он, плюясь слюной, долго и нудно. Весь смысл речи сводился к тому, что участникам парада крупно повезло, что он сотрёт всех в порошок, и самое главное – нужно не только хорошо шагать, но и хорошо петь. Такого поворота никто не ожидал. Толпа зашумела.

-Молчать!

-Пока, мы с вами не научимся сносно это делать, никто не уйдёт с этого места!

-Короче, мы все здесь и помрём! - пошутил кто-то из толпы.

-Вот именно! - подтвердил мысль, неизвестного шутника, рыжий капельмейстер.

Начались суровые будни матросского хора.

Поскольку, петь мало, кто умел, все пытались орать. Кричать надо было громко, и главное в такт. К концу дня, глотка ужасно горела, как будто туда насыпали песку. Усталость валила с ног, но рыжий не унимался. Он давно уже потерял свой первоначальный лоск. Очки и фуражка съехали набок, освободив свалявшиеся от грязи волосы. Воротничок от рубашки вылез наружу, галстук превратился в жабо, да простят меня читатели за бранное слово. Капельмейстер стал похож на мичмана-интенданта, перебравшего «шила». Наконец, кучу курсантов удалось построить в более-менее приличный квадрат. Орать стали почти в унисон. Когда стемнело, «Демонстрантов» развели по казармам. На плацу остались только плевки, да горы дымящихся окурков. Взвод завели в роту, все валились от усталости. Из темноты казармы появился хорошо отдохнувший Шевчик-Черчилль. Ничего хорошего это не предвещало.

-Взвод идёт в наряд, чистить картофель! - подтвердил опасения матросов мичман.

-У, капиталист проклятый! - пошутил кто-то из толпы.

Шатающихся матросов повели к столовой. Спотыкаясь в темноте об выбоины и уступы, взвод подошёл к зданию с чёрного хода. Хотя от парадного входа, он ничем не отличался, кроме контейнеров, забитых под завязку отходами кухонной деятельности. Открыв дверь, мичман шагнул внутрь. Пахнуло гнилой картошкой. Взвод поодиночке заполнил «Кандейку».

В центре возвышалась гора гнилого корнеплода. Курсанты расселись по углам, на пустые деревянные ящики. Всем раздали ножи. Прохнову достался тупой, и ржавый. Он взял его в руку, и начал затачивать лезвие о кафельный пол.

Чистить картофель никто не умел. Один курсант просто строгал картофелины, придавая им форму квадрата. У другого, отходов было больше, чем доходов. В результате, часов в пять утра, вместо горы картофеля, высилась куча очисток. Взвесив картошку, мичман долго ругался, одному ему известными, морскими словами. Видимо, сегодня унести ему домой было нечего. С трудом разогнувшись, Прохнов оторвал примёрзший зад от ящика и двинулся к выходу. Пальцы не хотели сгибаться и разгибаться. Но пальцы для строевой не нужны, как, впрочем, и голова. После завтрака, всех без отдыха, опять погнали на плац. «Мужыкальные» занятия продолжались. Рыжий майор снова прыгал на трибуне, заставляя всех шагать строевой, и драть что есть мочи свои глотки.

 

-Когда вы попадёте в плен, вас будут долго бить,

А вам и сказать будет нечего.

И вовсе не потому, что вы такой стойкий,

вы просто ничего не знаете.

 

Самым приятным из всего, что было в учебном отряде, заключалось в занятиях «боевой» теоретической подготовкой. Проводили занятия старшины, в учебных классах, стоявшего около плаца, пятиэтажного дома. Вместо обучения, все просто отдыхали. Кто спал, кто ел, оставшиеся после «таможенного» досмотра старшинами, сладости, присланные из дома. Кто-то слушал в пол уха байки, которые травил преподаватель, кто писал письма домой, а кто хрустел полученным из дома шербетом. Но так было не всегда. Ещё были политические занятия. Проводил их капитан 3-го ранга, списанный с флота за «Хорошую» службу. Читал он свои конспекты с особой нудностью, и однообразным голосом. Самым тяжёлым делом здесь, было не заснуть во время его занимательных бесед про политическую обстановку в стране каких-нибудь папуасов, или, о чем, скажем, Генри Киссинджер, беседовал со своими избирателями, на выборах в эпоху до исторического материализма.

Да-а, был даже один матрос, который во время этих занятий, мог спать с открытыми глазами. Он долго обманывал преподавателя, пока в один прекрасный день, лектор не встал из-за стола, и не подошёл к спящему. Поводив указкой перед лицом курсанта, он размахнулся и ударил ей по парте. При этом он дико заорал:

-Всем, кто спит, сми-и-рно-о-о!

Курсант вскочил, как ошпаренный. Вместе с ним, подорвались от столов, ещё несколько человек. Ошалело, покрутив головой, разбуженный, на вопрос офицера, начал оправдываться, щебеча что-то не членораздельное.

Ни до, ни после этого случая, Прохнов не видел больше нигде, спящих с открытыми глазами, людей.

За всё время обучения в учебном отряде, военных моряков, единственный раз, повели на стрельбище. Выдали всем по автомату, и рота двинулась на полигон. На месте, каждому матросу сцедили по девять патронов. Потом, из положения лёжа, секунды за две-три автомат выплёвывал их в сторону мишеней. На этом, боевая подготовка закончилась. По приходу в военную часть, всех заставили прочистить ствол от нагара. Две секунды удовольствия, и два часа снятия нагара подручными средствами, надолго отбили охоту, просто так, ради куража, пострелять из автомата. Кстати, после этого стрельбища, в отряде произошёл казусный случай. Оружие всем выдавали, под расписку в журнале. Мичман объявил о личной ответственности каждого курсанта за свой автомат. В результате, после массовой чистки стволов, 3-я рота пошла, сдавать оружие Шевчику. На асфальте, среди скомканных газет и промасленной ветоши, остался, сиротливо лежать одинокий, никому не нужный, автомат. Долго старшина бегал и искал виновного, хозяин Калашникова так и не нашёлся.

-Ну, погодите, приму автоматы лично у каждого!

В течении часа, рота сдала оружие под роспись. Все до одного!

До сих пор, так никто, наверное, и не понял, чьё это было оружие. Кроме того, конечно, кто его там оставил лежать, на асфальте.

Вот, пожалуй, и вся военная подготовка, которая была проведена, за всё время нахождения в этом замечательном отряде.

За время обучения, Прохнов так и не приобрёл никаких знаний о будущей службе на действующем флоте. Зато, научился шагать в строю, горланить военно-патриотические песни, да уничтожать картофель в наряде по кухне….

 

Содержимое чужих писем

гораздо ценнее, содержимого

чужих кошельков

 

Как-то раз, в одно из очередных построений, на середину прохода вышел мичман Шефчик, и достал из кармана письмо. Выудив из конверта сложенный листок, он объявил:

-Как вы уже, наверное, знаете, содержимое ваших писем иногда просматривают, чтобы вы не писали домой, всякую чушь!

В строю матросов прокатился гул возмущения, видимо многие в этой казарме, писали домой, именно всякую чушь, и ничего более.

-Тишина в строю! Повысил голос мичман, успокаивая матросов.

-А то вы не знали! Но что самое странное, зная это вы, всё равно пишете, всякую хрень. Позволю себе, зачитать одно из таких, писем!

Строй опять зароптал.

-Тихо, фамилию я здесь называть конечно не буду, будем с ним разбираться отдельно, так что послушайте, что пишет ваш коллега! Это довольно занимательное чтиво.

Мичман начал читать текст. В письме, курсант 3 роты описывал своё пребывание в учебном отряде, как шикарно он пирует различными деликатесами, запивая всё это великолепие, пивом и местной водкой. После чего, идёт в увольнение, и обнимает гулящих девок, которые ждут его прямо за забором военной части, страдая нестерпимым зудом и подпрыгивая от нетерпения, на месте.

В перерывах, между девками и пивом, он, конечно, несёт боевую службу на корабле, стреляя торпедами, по болтающимися, туда-сюда пиратским шхунам. Которых, в местной акватории порта, развелось превеликое множество. Пираты просят из воды прощения, и предлагают местные гроши, в обмен на снисхождение и понимание. Но верный воинскому долгу матрос, эти домагивания отметает.

Читал он текст письма, конечно, не весь, исключая уж совсем интимные подробности, его встреч с пиратами, и гулящими бабами.

По шеренге прокатились смешки. Всегда интересно посмеяться, над своим облажавшимся коллегой.

По второстепенным признакам описания событий, изложенных в тексте письма, Прохнов, почти сразу узнал, автора сего опуса. Но тут же вспомнил, что он сам писал в письмах своей подружке. Краска неподдельного стыда, окрасило лицо молодого матроса.

-Впредь надо быть умнее! - подумал матрос, в то время, как строй потешался, над очередной, вычитанной мичманом, фразой из письма.

Ну, общее впечатление от письма, осталось по большей мере, негативное. Вопрос был не в том даже, кто и как, это письмо писал. А кто там, на гражданке, принимал за чистую монету, такие фантастические изыски в письме матроса, из роты номер три.

Армия:

-"Рядовой Иванов!"

- "Я!"

- "Рядовой Петров!"

- "Я!"

-"Рядовой Чукча!"

- "Мой!"

- "Что "Мой"?"

- "Так точно!"

- "Что" Так точно"?"

- "Ур-р-ра!!!"

 

Наступил долгожданный праздник города. Всех участников парада построили на плацу. Всем, выдали по автомату без патронов, и повели на выход из учебного отряда. Прошагав не одну морскую милю с автоматами за спинами, огромную толпу моряков подвели к пристани. У причала, стоял большой паром, который перевёз всех на другой берег. Там у причала, покачивался на волнах огромный корабль. Спереди раздался ужасный скрежет. Огромные железные ворота отвалились вниз, обнажив ребристое жерло трюма. Всех загнали в брюхо корабля, и ворота, с таким же жутким скрипом, закрылись. Всё вокруг погрузилось в темноту. Наверху открыли люк – это был единственный источник воздуха и света. Корабль зашевелился, что-то заскрежетало, и гоп-компания двинулась в путь. Сидеть в трюме было невозможно. Становилось душно.

-Не курить! - проорал кто-то сверху.

Внизу невозможно было не только курить, даже просто сносно дышать. Кто-то ради хохмы испортил воздух. Поднялся гвалт с проклятьями в сторону облегчившегося матроса-негодяя. Но никто не признался. Пот катился градом. Попади торпеда в такое судно, и оно не высадит не одного десантника….

Сколько времени курсанты провели в утробе водоплавающего чудовища, было не понятно.

Наконец, переход «Суворова через Альпы завершился». БДК уткнулся носом в пристань. Огромные створки на носу корабля разъехались в разные стороны, и огромная толпа измождённых, но ещё готовых шагать в строю певцов, дисциплинировано высыпала наружу. Всех построили в организованную толпу, и повели на центральную площадь города ******* (секретная информация). Вдали были слышны звуки бравурных маршей. Праздник был в самом разгаре. «Хор» подвели к окраине огромной площади, в центре которой возвышался памятник. В основании была сделана трибуна, заполненная «Царствующими» особами. Среди всех возвышался военный с погонами адмирала флота. Рядом, с улыбками на узкоглазых лицах, пританцовывали несколько то ли корейцев, то ли китайцев. Они беспрестанно размахивали в воздухе какими-то вениками и орали, брызгая друг на друга слюной, в праздничном экстазе. Курсантов построили в квадрат. Сбоку пристроился «полковой» оркестр. Ударил барабан, и квадрат двинулся вперёд, навстречу неувядающей славе…

Квадрат получился на удивление правильным. Пели все хорошо. Сапоги в унисон разбивали городской асфальт. Ничего не предвещало беды. Неприятность пришла в лице трубача военного оркестра. Ни с того, ни с сего, этот негодяй, выдул из своей трубы, совсем другую мелодию, чем было запланировано ранее, сбив с ритма весь «мужикальный» хор. Что характерно, благодаря многодневной муштре, ни один из тысячи человек, не произнёс больше ни слова, пытаясь спасти проваленный концерт. Лицо, под фуражкой с адмиральской кокардой, исказила страшная гримаса. Плюнув в сердцах на мрамор, он развернулся, и покинул трибуну. Повисла угрожающая тишина. И только, восточные гости продолжали прыгать с радостными жёлтыми лицами, раскидывая вокруг себя куски веников. Они, наверно подумали, что всё это недоразумение было так и задумано….

 

Командир танка задает вопрос членам экипажа:

- Что главное в танке?

- Орудие, - отвечает один.

- Броня, - говорит второй.

- Гусеницы, - докладывает третий.

-Нет, товарищи, - говорит сержант,

- Главное в танке - не бздеть!

 

Давно уже прошло время праздников. Наступили суровые будни. Кухня сменяла чистка картофеля, а с картошки всех гнали на плац.

Что особо запомнилось, из всей этой однообразной чехарды событий, так это ночной наряд на патрулирование территории учебного отряда.

Всем патрульным выдали сумки с противогазами. Оружие выдать, почему-то забыли.

На середину казармы вышел мичман Шевчик:

-Участились случаи проникновения, в ночное время, на территорию училища, посторонних лиц. Вам необходимо при обнаружении нарушителя – задержать его, и доставить на КПП!

Чем задерживать преступников, Шевчик не объяснил.

-Наверно противогаз надеть ему на голову, и передавить шланг, а лучше удавить, пустив в шланг хорошего шептуна, - проговорил Прохнов.

Патрульные невесело рассмеялись злободневной шутке.

После инструктажа, всех повели в столовую. Курсанты сразу начали набивать сумки от противогазов, кусками с хлебом. Противогазы, как мешающие процессу, удалили в потаённые места. Патрулировали территорию по двое…

Прохнову с напарником достался мрачный промежуток между забором и кустами.

Стемнело….

Покуривая и пережёвывая, загодя припасённые коврижки, патрульные начали свой обход. Погасли огоньки ближайших казарм, и всё погрузилось, в кромешную тьму.

-Хоть бы по штакетине выдали, или по ломику! - произнёс из темноты напарник.

Как бы, в ответ на это, со стороны забора послышался шум. Посыпалась галька, и на эту сторону забора спрыгнул двухметровый верзила. Патрульные затаились….

Из темноты, на курсантов, вышел нарушитель в матросской робе, и с пакетом в руках.

-Да, жалко нам не выдали по штакетине! - выдавил в темноте Прохнов.

Было непонятно – был это чужестранец, или свой моряк, вернувшийся из самоволки. Выяснять патрульные не стали. Злобно сверкнув глазами, нарушитель исчез в кустах. Где-то вдалеке послышались крики. Забегали люди – наверное, ловили бандита. Дежурство заканчивалось. Пошумев для приличия, патрульные, с чувством выполненного воинского долга, выбрались из гостеприимных кустов, и отправились спать в казарму.

 

-Вы курсант или где,

вы в строю или кто?!

 

Приближался праздник военно-морского флота. На этот раз, ничего экстраординарного, начальство отряда, придумывать не стало. Всех одели в парадную форму, и повели к морскому вокзалу города. Стояла жаркая погода. Солнце пекло немилосердно. После десяти минут ходьбы, толстые шерстяные клёши, превратились в бесформенные шаровары. Белая матросская фланка пропиталась потом, и прилипла к спине. Идти пришлось через пляж. Вокруг стояли и лежали голые отдыхающие. Издевательски жрали мороженое, и пили прохладительные напитки. Колонна измученных именинников, меся горячий песок тяжёлыми ботинками, проследовала к пристани. Всех выставили в оцепление. К пристани, из открытого океана, приблизился корабль. Громыхнули орудия, и в воду, с корабля, посыпались морские пехотинцы, гружённые автоматами и рундуками. Как они сразу не потонули - было непонятно. По одной из версий, которая настойчиво курсировала среди моряков, под водой их толкали спортсмены-подводники. Пехотинцы проплыли, таким образом, метров двести, выползли на берег и, спотыкаясь о собственные сапоги, атаковали ржавый танк, стоящий на берегу. Патронов им, наверное, не выдали – поэтому, в этот раз, обошлось без стрельбы. В воздух, со всех сторон, полетели разноцветные шутихи. В завершении праздника, грохнула пушка на одном из кораблей, стоящих на рейде. Праздник своим великолепием не произвёл никакого впечатления на Прохнова, который хотя и не был утомлен частыми салютами и праздниками, ожидал от мероприятия всё-таки большего размаха.

 

-Захожу я как-то раз в тумбочку.

- Смотрю, там тапочки

стоят по колено в грязи.

Ну, думаю, эти тапочки

у меня завтра в наряд пойдут!

 

В один из прекрасных дней, взвод Прохнова построили, и старшина повёл моряков в очередной раз за забор. Шли недолго. Невдалеке показался железнодорожный вокзал. Но ехать никто никуда не собирался, всё оказалось намного прозаичней. Надо было выгрузить несколько вагонов. Настроение военных упало.

-Наверное, цемент или ещё какая гадость! - несмело предположил один из моряков.

Двери вагона разъехались в разные стороны, и взорам грузчиков предстала гора арбузов.

-Арбузы лучше цемента! - обрадовались вечно голодные военные.

Разгрузка началась. Сначала разгружали скромно, аккуратно. Ягоды передавали по цепочке, укладывая, в конечном итоге, арбузы, в большие металлические контейнеры. Ну, и по мере передачи, некоторые падали на перрон. Расколовшись, наружу вылезало спелое и сладкое содержимое. Что в жаркий день, оставаться на бетоне, никак не могло. Середину моряки бодро съедали, остальное вместе с корками выбрасывали на рельсы, под вагон. Под конец, арбузы начали ронять специально. Сколько понёс убытков хозяин груза, осталось неведомо. Но если бы, он прочитал в своё время, в школе, что самым непроизводительным трудом, считается рабский труд, после этого, военных специалистов он бы уже никогда не пригласил. Наверное, хотели сэкономить на зарплате грузчикам. Вот и сэкономили. В дорогу назад, отряд воинов не забыл прихватить два самых больших плода, которые несли до учебного отряда по очереди. Как только грузчики оказались внутри казарм, ноша бесследно растворилась среди коек старшинского состава.

 

Будет урожай большим,

Лишь работай, не спеши. (И. Ревю)

 

Внезапно нагрянула осень. Пришла, как говориться пора, собирать урожай. А это значит, что студенты первых курсов, солдаты и матросы срочной службы должны срочно собрать свою волю в кулак, и двигаться в сторону картофельного поля. Некоторых, при этом, могут подвезти. Кого на поезде, а кого, и в кунге машины.

Вот и в учебный отряд, пришёл запрос на выделение № количества матросни, для сбора внезапного, я бы даже сказал, неожиданного, невесть откуда взявшегося, урожая. Собрав нехитрые пожитки, 3 рота двинулась за забор. Какими путями матросы добирались до места назначения, сейчас уже трудно сказать. Дорога туда не запомнилась, в силу того, что не представляла собой ничего примечательного. Верней всего, Прохнов просто уснул и спал, до того момента, как его разбудили, и вручили ему в руки, переходящий приз социалистических соревнований – штыковую лопату.

Инструмент был не новый, многократно закаленный и испытанный натруженными руками работяг, селян и разнообразных военных специалистов.

На удивление, в начале уборки урожая, установилась сухая и безветренная погода. Матросов построили, и колонна сельскохозяйственных рабочих, я бы сказал, работников вил и лопаты, тронулась в путь. Шли весело, поднимая дорожную пыль своими пудовыми ботами.

-Песню, запе-в-ай! - прокричал мичман Шевчик, и вдоль строя прокатилась строка из песни о славном русском крейсере - Варяг. Другой песни, так же хорошо, как эту, отрепетированную и замусоленную многократными пешими прогулками, вдоль учебного плаца, никто больше не знал.

Пели не очень слажено, несмотря на многочисленные тренировки под руководством рыжего капельмейстера, о которых я подробно рассказывал ранее. Но мешало дружно петь не халатность и врождённая лень моряков, всё было намного прозаичней. Пыль, которую подымали при марше, передние ряды матросов, не давали петь задним рядам. В нос и глотки, которых, нещадно лезла эта самая пыль, и кроме чихания и слёз, ничего не вызывала. Так, под нестройное пение, и стук ботинок о дорогу, колонну крестьян подвели к баракам, которые громоздились на окраине огромного поля, по которому, плюясь соляркой, и воняя выхлопной трубой, ездил туда-сюда трактор, с прицепленным за собой хитрым приспособлением, которое длинными металлическими клыками, выбрасывало из недр земли вверх, плоды картофеля.

-Какая интересная штука! - подумал Прохнов, - это ж и лопаты, теперь, будут не нужны.

Колонну развели вдоль поля, поставив по одному моряку, на одну отдельно взятую борозду, в которой белели клубни картофеля.

Первый день ознаменовался хорошим сбором урожая. Против каждой борозды, стояло от трёх до пяти мешков собранного картофеля. Мичман долго нахваливал трудолюбивых работников. Когда стемнело, всех повели на ужин. Еда ничем не отличалась от того, чем кормили моряков в учебном отряде. Тот же пустой суп, да картофельный клейстер. Я думаю, что, если бы матросы собирали бананы, на столах был бы банановый мусс.

На следующий день, всё повторилось заново, та же борозда, ну или такая же, но в другом месте. Грязные руки, налипшая до колен грязь, и натруженная спина.

Тоже самое произошло, и на следующий, и во все последующие дни. Однообразие и усталость.

В последующем, с каждым новым днём сбора урожая, всё меньше и меньше мешков стояло на бороздах. Чтобы лишний раз не нагибаться, кое-кто из тружеников полей, втаптывал картофелины обратно, туда, откуда потом их заново, выворачивал наизнанку вместе с землей, тот самый, злополучный трактор.

Матросы начали филонить, кое-кто даже умудрялся спать среди мешков и ботвы. А самое интересное, начиналось под вечер, когда приходил счетовод Вотруба, он же мичман Шевчик, и начинал считать мешки с картофелем. Причём, количество мешков в каждой отдельно взятой борозде, потом не сходилось с общим количеством мешков, лежащих в кузове старого грузовика, который ездил вдоль поля, собирая мешки, чтобы вывезти их на склад.

То есть, формула сложения один плюс другой, не выдавало в сумме двое! Вот такая хитрая сельская математика.

Однако, геометрия с алгеброй здесь была ни при чём, оказалось всё проще пареной репы. При пересчете, каждый хотел себя показать передовиком производства, стахановцем, причём желание тех, кто мирно посапывал в своей борозде, во время работы, оказывалось намного сильнее, желаний других матросов, кто не позволял себе такой роскоши, а трудился, может и хуже других, но всё же, трудился.

И началась возня, по перетаскиванию мешков с грядки на грядку, за спиной у счетовода. Форменное очковтирательство.

Как-то утром, к строю измазанных глиной матросов, подошёл Шевчик, и предложил матросам реальную альтернативу, ползанью по грядкам.

-Кто готов пойти поработать на разгрузке «КАМАЗа» с зерном.

Но, зерно не цемент или скажем уголь, почему бы не попробовать себя в роли селянина, или скорее селянки, коих во множественном количестве изображали на советских агитационных плакатах. Помните, женщины в платках с какими-то полностью деревянными лопатами наперевес, и горы золотистого зерна. Коллективизация, мать её!

Вызвалось всего два матроса.

-Я пойду! - выкрикнул Прохнов, невзирая на кислые лица двух остальных, желающих грести зерно лопатами в одиночку.

Мичман передал троицу какому-то мужику в рваной спецовке, и был таков, растворившись среди свекольной ботвы картофельного поля. Матросов повели к видневшемуся неподалёку ангару.

Открыв ворота, мужик указал на стоящий внутри, гружённый зерном КАМАЗ-длинномер.

Взяв в руки тяжелые совковые лопаты, лопаты, которые были изображены на плакатах, лёгкие и красивые, выдали, наверное, кому-то другому, матросы уселись перекурить. Каждое важное дело необходимо начинать с перекура, а иначе было нельзя. Традиция, однако!

Бычки брошены в борозду, делать нечего, надо идти трудиться. Здесь тащить мешки с картофелем с соседней грядки не получалось. Либо зерно в КАМАЗе, либо внизу, на полу ангара, и никак иначе.

-Вот это поворот! - два матроса приуныли, но не Прохнов. Он ведь родился и жил в далёком северном городе, где лопата — это любимое орудие пролетариата, особенно зимой. Это вам не мифический булыжник, придуманный как красивый атрибут борьбы с буржуазией, либо Марксом, либо одним из сподвижников великого Владимира Ильича, видевшего пролетариат, только из окна, своего, отдельно взятого, автомобиля.

Но продолжим для разнообразия. Раскидав примерно, половину кузова, матросы решили перекурить. Тем более, что туча пыли, которую подняли грузчики, шуруя своими лопатами, не давала дышать, а производительность и так невысокая, вообще упала до нуля. Не абсолютного, но всё же. Выйдя на улицу, они закурили папироски, и пошли побродить по округе, вокруг ангара. Зря, что ли вызвались поработать!

Там, за ангаром, они и обнаружили, несколько бидонов с молоком. Оказалось, что около ангара, расположилась молочная ферма. Стоявшие так сиротливо, в поле бидоны, оказались более чем полезны вечно голодным матросам. Покачав в руках практически все бидоны, они выбрали один из самых легких. То есть, заполненный не на 100%. Один из матросов взял бидон в руки, второй направлял его открытую горловину в центр рта третьего матроса. Схема непростая, но верная. Прохладное молоко, так приятно вливалась в ненасытную матросскую глотку. Но иногда, натруженные руки центрующего, тряслись, и молоко начинало заливаться, в глаза, уши, или за шиворот. Так продолжалось до тех пор, пока из здания молочной фермы не вышла дородная доярка, и с недоумением спросила:

-А вы зачем коровьи спуски пьёте. Есть же нормальное молоко!

Пьющий, в это время матрос, поперхнулся этими самыми спусками, двое других замерли с бидоном в руках.

-И что кружку не могли попросить! - удивилась доярка и ушла внутрь. Через некоторое время, она появилась вновь. Но, уже теперь с кружкой и трёхлитровой банкой молока.

Надо сказать, что обычные работяги, колхозники и колхозницы, всегда относились к солдатам и матросам с жалостью и пониманием, конечно окромя тех случаев, когда их во время революции грабила, пьяная матросня. Все жалели их, пытались по возможности, накормить или напоить.

Напившись молока от пуза, когда кузов КАМАЗа был чист, как совесть советского ефрейтора, троица двинулась в сторону своего постоянного бочкования. С собой, несли несколько банок парного молока, переданные сердобольными доярками для остальных участников трудового фронта.

Шли довольные, с налитыми молоком пузями. Шли не быстро, а неспешно. Возвращаться на картофельное поле не хотелось. Так, без излишней суеты, и добрались на место, как раз к обеду. 

В это самое время, матросов уже построили в колонну, чтобы вести на обед. Зайдя в барак, мичман обнаружил там нашу троицу, лежащую на шконках, свесив налитые молоком животы на бок.

-А вас что, команда не касается! - прокричал возмущённый мичман.

-Мы не хотим, мы уже поели! - пытались вразумить Шевчика матросы. Но, мичман следовал давно укоренившейся традиции на флоте: Процедура обеда, как, впрочем, завтрака и ужина священна! Приём пищи должен проходить организовано. Никого не волнует, хочешь ты жрать или нет. Становись в колонну, и иди на камбуз. Не хочешь, не жри, но сиди вместе со всеми. И никаких гвоздей. Может эта традиция была продиктована необходимостью. Кого, когда-то не пустили на обед старослужащие, или наоборот старослужащего не пустили караси со слонами, эта невероятная версия тоже имеет право быть.

Пришлось Прохнову, со товарищами, встать в строй, и шлёпать на камбуз. Колонна зашла внутрь, и матросы расселись вокруг лагунов и тарелок. Прохнов сначала есть не хотел, но инстинкт учебного отряда, советовал ему, набей пузо и карманы всем, что дают, впрок, на всякий такой случай. Прохнов ещё немного поломался, а затем накинулся на первое, затем на второе, и употребил даже воду, которая чем-то отдалённо, напоминала компот. Мичман скомандовал подъём, и все матросы загремели банками, вставая из-за стола. Прохнов поднялся и почувствовал, что места в животе больше не осталось ни на что. Внутри всё переливалось, и пыталось вырваться наружу, через аварийный запорный клапан.

Но Прохнов держался. Как назло, сразу после обеда, всех погнали мыться. Отмывать трудовой пот, и грязь с картофельного поля. Прохнов достал из рундука мочалку, и двинулся в баню, по маршруту, согласно штатному расписанию банного дня.

Парная встретила моряков паром и дребезжащими тазами, которые матросы таскали с собой, во избежание утраты, или временной аренды их другими, такими же грязными тружениками полей.

С трудом помывшись, а в парной живот стал похож на спелый арбуз, готовый взорваться фейерверком в любой момент. Дикий коктейль свежего молока, супа и компота просился наружу. И чем дальше, тем настойчивей. Закончив с грехом пополам, банные процедуры, бокал с коктейлем двинулся в сторону деревянного гальюна, расположенного в углу двора. Остальные матросы потянулись в курилку.

Оттуда, они, попыхивая папиросками, и наблюдали картину, дрожащего деревянного строения, которое по доносившимся оттуда звукам напоминало ракету «Земля-воздух» в момент её старта, и преодоления силы земного притяжения.

Немного позднее, когда матросов уже везли назад, в учебный отряд, в насквозь продуваемом кузове автомобиля ГАЗ, матрос вспомнил о картошке, на которой он был, будучи ещё студентом. И вы знаете, сравнивая два эти мероприятия, он понял, что организация сборки урожая военными специалистами, была организована не в пример лучше, чем кураторами от института. Ну, во-первых, матросов кормили по строгому распорядку. Три раза в день. Первым, вторым и третьим. В супе не плавала, полу очищенная, руками молодых и неопытных студенток, картошка. Я понимаю, что руки у молодых девушек заточены не под чистку картофеля, или шинкования капусты, но всё же. Не можешь готовить, иди копай грядки! А если, добывать корнеплоды, тебе не позволяют комсомольская совесть или длинные ногти, тогда учись готовить!

Рацион, конечно, был в обоих случаях, не как в платной столовой, но всё же разнообразней. Или возьмём, к примеру, доставку на объект уборки и назад. Матросов организовано привезли и увезли обратно на грузовиках, всех вместе. А студентов, после окончания страды, довезли до деревни, с звучным названием Часово, и бросили на деревенском полустанке, около железнодорожных путей. Ехайте куда, и как хотите! Как вы думаете, сколько билетов на поезд было выдано институтом на полторы сотни душ, стоявших под моросящим осенним дождём, около развалившегося, деревянного здания вокзала. Никогда не угадаете. Билетов было выдано ровно пять! Не пять десятков, а пять штук. И все они были, у кураторов от института на руках! Вдалеке загудело, это предупреждал, стоящих на путях, и около насыпи, пассажиров, локомотив, вскоре показавшегося из лесной чаши, поезда. Когда поезд вынужденно остановился, и открылись двери вагонов, неуправляемая толпа студентов хлынула внутрь, не давая выйти пассажирам, которые ехали до этого самого Часово. Проводники, размахивая компостерами, сначала встали на защиту своих заведований, грудью. Но, были сметены толпой, несмотря, на протесты и требования, предъявить для компостирования картонные билеты. Которых, и в помине не у кого, не было. Девушек по красивее, сразу же разобрали сердобольные пассажиры, предложив им присесть, на свои, такие мягкие и тёплые, застеленные серым бельём, полки. Ну, а те, кто не относился к красивым девушкам, стояли в проходах и тамбурах.

Вскоре, на очередном полустанке, по вагонам, пошёл наряд милиции. Кое-кто из безбилетников сховался в туалетах, которые почему-то не закрыли на остановке. Но туалетов было мало, а безбилетников много. Прохнов с товарищами, бросились в тамбур вагона, и студенты замерли в ожидании патруля. Когда милиционеры зашли в тамбур и обнаружили там тружеников полей, то на резонный вопрос: -Предъявите ваши билеты, прозвучал, не менее резонный ответ: -Все билеты у кураторов!

-Где ваши кураторы? - в свою очередь, ещё более резонней, спросили милиционеры.

-Там! - махнул рукой в неопределённом направлении, далеко за пределами тамбура, Прохнов.

-Пошли с нами, покажешь своих кураторов! - распорядился старший наряда, и они пошли по вагонам.

Идти пришлось не долго. Первый из кураторов, нашёлся в тамбуре, следующего из вагонов. Он сидел на чемодане, спрятавшись за кучей скарба, наложенного каким-то селянином, для выхода на следующей остановке.

На законный вопрос, о наличии билетов, у неорганизованной толпы студентов, он с испуганными глазами, протянул в сторону милицейского наряда, прокомпостированный квадратик картона.

К слову сказать, до города, куда и направлялись безбилетники, доехали почти все! Ну, за исключением, конечно тех, кому не надо было ехать в институт, и кто сошёл раньше, по собственной инициативе.

Во-вторых, всем участникам трудового фронта, выдали робу на месте, и матросы не работали в том, в чём они приехали с отряда. Кругом были порядок и дисциплина. Хоты бы, так было видно, на первый взгляд со стороны.

Ехать в трясущимся кузове, было достаточно далеко, и на матроса нахлынули воспоминания…

-Что не мерседес? Подколол Прохнов, гордо прохаживающегося, около своего желтого запорожца, в поисках, желающих покататься молодых студенток, водителя.

-Садись, прокачу, увидишь какой мерседес! - обиженно выкрикнул нетрезвый водитель, приглашая в салон наглого студента.

-Один не поеду! - ответил Прохнов, представив, как местный житель увозит его в лес, а там их ждёт тёплая компания, из нескольких таких же, местных нетрезвых добряков, вооружённых тупыми ножиками.

-Давай, зови, всех прокачу! - воскликнул гордо селянин.

-Раз такое дело, сейчас найду попутчиков! - Прохнов бросился в барак, где располагались остальные студенты.

Попутчики нашлись в один момент. Желающих на халяву, доехать до местной дискотеки, проводимой в Часово по выходным, нашлось немало.

К запорожцу подошло пять человек.

-Садись, всех прокачу! - раздухарился водитель.

Первым, как инициатор поездки, в машину полез Прохнов. За ним, внутри оказались все желающие. Водитель прыгнул за руль, реально запрыгнул, не сел, ни залез, а прыгнул.

Анекдот в тему, пока не забыл:

Едет задумчивая девушка в трамвае.

-На следующей остановке выходите?

Спрашивает её, стоявший за спиной пассажир.

-Выходят замуж! - зло отвечает она.

-Ну хорошо, сходите? - опять лезет с вопросом пассажир.

-Сходят с ума! - не менее важно отвечает мадам.

-Что же вы тогда делаете? - обреченно интересуется пассажир,

который давно уже пропустил свою остановку.

-Выллазию! - отвечает девушка, и

начинает протискиваться к выходу.

 

Так вот, запрыгнув в «Мерседес», водитель даёт по газам, разворачивается почти на месте, и машина уноситься со двора по дороге, в деревню, оставляя на асфальте чёрные следы подгоревших протекторов шин.

Во время разворота, Прохнова прижимает к боковому стеклу, и он так и едет, до самой деревни, придавленный к борту своими, более массивными чем он, сокурсниками.

А водитель, продолжает в это время, давить на газ. По дороге идёт толпа студентов, которые небольшими группами, направляются туда же, на сельскую дискотеку.

Запорожец на большой скорости приближается и начинает, виляя ехать, объезжая пешеходов, при этом, не сбавляя скорости.

Ну не может, водитель запорожца опозориться, и ехать по правилам дорожного двтжения.

В его понимании тогда это будет не «Мерседес», а именно то на чём, он естественно и едет. За окном проносятся визжащие, разбегающиеся в разные стороны, студенты.

Наконец, машина влетает в деревню, и юзом тормозит около деревянного дома, с гордой облезлой вывеской наверху - «Клуб».

Пассажиры облегчённо выллазиют, как та девушка, из машины, и направляются в сторону дискотеки.

-Ну что, как тебе мой мерседес! - гордо проговорил водитель, увидев Прохнова, выползающего из такого гостеприимного салона автомобиля.

В сторону студента, пахнуло одеколоном «Хвойный». Другого спиртного здесь, видимо не продавали.

-Молодец! Машина зверь! Ответил ему студент, и шатаясь от качки, направился вслед, за своими сокурсниками.

Дискотека представляла собой помещение в старом клубе, завешенное гирляндами, которые мигая, периодически освещали, сельскую молодежь, жавшуюся к бревенчатым стенам. Весь пол дискотеки был завален огрызками семечек, которые лузгали, практически все танцоры и танцовщицы.

Студенты прошли внутрь, и заняли боевые позиции, около одной из колонок, из которой гремела танцевальная музыка. Прохнов не стал отделяться от коллектива, во избежание возможного мордобития, которое могло возникнуть в любой момент, и по любой причине.

В основном, драки возникали из-за сельских девушек, которые группками тёрлись около диск-жокея. Ди-джеев тогда ещё не было, поэтому человека, меняющего магнитные ленты в большом катушечном магнитофоне, и определяющим моду на музыкальные стили в данном населённом пункте, называли гордо: Диск-жокей!

-Позвольте вас пригласить на танец! Перед Прохновым, стояла, слегка пошатываясь от обильных возлияний, местная Мерлин Мурло.

Оглядев Мерлин, Прохнов хотел было отказаться, но был схвачен крепкой рукой доярки, за запястье, и вытащен от стенки, где он несмело стоял, в центр танцевального круга.

Дама прижалась к студенту, и Прохнов ощутил, крепкую деревенскую грудь, выпирающую сквозь крепдешиновый пиджак, с кокетливо прикреплённой на лацкане, искусственной розой.

Острое желание свалить подальше, от своей партнёрши по зажигательным танцам, было пресечено, ещё более тесными объятиями Кармен.

В спину студента, упёрлись яростные взгляды местных Жигало, осуждающих почему-то приезжего, а не нахальное поведение своей нетрезвой селянки.

Здесь действовал принцип: -Да, это сукин сын, но это наш сукин сын!

В нашем случае - сукина дочь.

-Не хочешь посмотреть, как я живу? - кокетливо спросила его партнёрша. В лицо студента ещё сильнее пахнуло одеколоном.

Природная скромность, и вежливость, не позволяли Прохнову, прямо ответить на простой и понятный вопрос селянки.

Он начал что-то, бормотать в ответ, но доярка его не слушала, и всё более тесно, прижималась к Прохнову.

Внезапно музыка закончилась, и селянке пришлось разжать, такие крепкие и гостеприимные объятия.

Прохнов проводил селянку обратно в угол, где она до этого, лузгала семечки, и вышел во двор клуба.

Там закурив папиросу, он облокотился на забор, и стал наблюдать за разборками местных танцоров, делящих чужих танцовщиц.

На улицу выскочили соратники Прохнова по уборке урожая, и окружив его, начали давать ценные советы. Все они были намного старше его, отслужили в армии, и набрались там, бесценного опыта общения, с противоположным полом.

-Давай, пользуйся моментом, веди её за сарай! - советовал один.

-Если что, мы поможем! - ехидно говорил второй, попыхивая в темноте сигареткой.

Все советы, полученные в этот вечер, от своих, несомненно, более опытных, в этих делах товарищей, я благоразумно, здесь излагать не буду.

Добавлю только, что вся музыкальная аппаратура и бобины с магнитной лентой, были привезены в Часово, студентами из Ленинграда. Был, в то время, такой город. И почему-то тут и оставлены, на радость местным любителям танцев.

Обратно, из деревни, до места расположения студенческого городка, студенты добирались пешком. Пока шли по ночной дороге, их несколько раз обгоняли грузовики с нетрезвыми людьми, стоявшими в кузовах, и яростно размахивающими руками.

-Куда это они? - спросил Прохнов своего товарища.

-Спешат в ларёк, за одеколоном! - рассмеялся в ответ студент.

Кроме машин на дороге больше никто не встретился. Если не считать одного типа. Невдалеке послышался топот бегущих ног, и мимо студентов, пробежал, сильно нетрезвый селянин.

Услышав издевательский смех и советы прибавить скорость, он остановился, развернулся и, шатаясь, направился в сторону, откуда он услышал смешки.

-Кто тут смеялся? - грозно спросил он.

-Вали отсюда! - проговорил один из студентов, судя по виду, толи спортсмен, толи просто крепкий от природы молодой человек.

-Встретимся ещё, на узкой дорожке! - пригрозил он.

-Беги, давай, а то ларёк с одеколоном закроется! - ответили уже, с другой стороны.

Бегущий, хотел было, что-то сказать в ответ, на хамские выкрики из толпы, но время работы ларька, было действительно, ограничено расписанием. Поэтому, собрав свою волю в железный кулак, и подобрав удила, он ломанулся по дороге, в сторону расположения сельского магазинчика.